Роман мутно глянул на Николая, и тому показалось, что у него начинает жужжать в ушах. Он немедленно скосил глаза в сторону, стараясь не смотреть на Белосельцева, и сказал:
– Дело техники, ты сможешь. Посадишь его в нашу машину, там уже его будет ожидать сын, и мы поедем к нотариусу и там на месте все сразу оформим, чтобы он, этот старик, не забыл. А то мы с этим маразматиком намучились – сил нет!
Роман глянул на Ирину:
– Это в самом деле… так?
– А почему ты мне не веришь? – усмехнулся Николай. – У тебя, кажется, еще не было причин мне не верить.
– Да я верю, – ответил Роман. Ирина присела рядом с ним и, требовательно взглянув на Николая, сказала:
– Коля, выйди. Я сама ему все объясню.
…Когда через несколько минут Роман спустился к машине, бородатый осторожно выглянул из окна во двор, где возле черной «Волги» их ждал Белосельцев в черной куртке и черной кожаной бейсболке, подаренной ему Николаем, и спросил:
– Ну, Иришка… что он?
– Сделает, – не глядя на Николая, ответила она. – Все сделает. Тем более что ты сам вчера, кажется, немного понял, кто он такой.
А спустя двадцать минут Роман стоял перед большой, обитой коричневым кожзаменителем дверью и нажимал звонок – раз, другой, третий. Его предупредили, что хозяин немного глуховат. Впрочем, дверь открыли довольно скоро. На пороге возник высокого роста худой старик с седой бородой и подрагивающей нижней губой. Его глаза недоуменно выпучились на гостя. Старик держал в руках охотничье ружье. Роман не успел и слова сказать, как тот навел на него два черных дула и рявкнул густым, гулким басом:
– Опя-а-ать?!
– Вы же меня не знаете, – выговорил Роман. – Я еще ничего не… я объясню, уберите, пожалуйста, ружье.
– Чевво?..
От него пахло водкой и почему-то сырым мясом. Белосельцев чуть прищурился.
– Я поговорить, – тихо сказал он, пристально глядя на свирепого хозяина квартиры. Тот что-то проворчал, потом медленно опустил ружье, отодвинулся в прихожую, пропуская Романа, и произнес:
– Ну… зайди.
В коридоре стояли четыре пары валенок. На стене висел чей-то смутно знакомый портрет: усатый, щурящийся человек в кителе. Роману показалось, что он уже где-то видел этого человека. Гипотеза о том, что это портрет хозяина в молодости, была отвергнута.
Квартира была огромной, пустынной и гулкой. Судя по всему, в ней было не менее четырех комнат, но мебели здесь набиралось едва ли на две. Все остальное пространство было завалено пустыми бутылками; бутылки были везде – в углах, стройные шеренги вдоль стен. На кухне стоял стол, на нем стакан, початая бутылка водки и селедка. Старик сел за стол и, выудив откуда-то второй стакан, мутный, как окна в осеннее ненастье, плеснул Роману немного водки.
– Пей! – приказал он. – Чего тебе надо? Ты из жилкомхоза?
– Вы забыли, – ответил тот. – Наверно, погода такая. (Тут Роман вспомнил фамилию человека на портрете, висящем в прихожей: Сталин. И послушно повторил то, что советовала говорить ему Ирина получасом раньше.) Октябрь на носу. Вы хотите посетить партячейку коммунистов-сталинцев?
Говоря эту чушь, он не глядел на хозяина квартиры.
Бред был совершеннейший, но на старика он подействовал феноменальным образом. Он вскочил и, опрометью бросившись в комнаты с завидной для его возраста скоростью, через минуту вынырнул обратно, что-то прижимая к груди. В глазах его, влажных, набухших красноватыми жилками, стояло мутное выражение отрешенной гордости. Он глянул на Романа искоса и медленно выложил на стол красную книжицу: партбилет. Белосельцев поднял на старика глаза и, устремив в его подергивающееся лицо цепкий взгляд, выговорил:
– Тогда поедем со мной, коммунист. Одевайтесь. Нас ждут.
Старик закивал и направился к шкафу. Вывалил тряпки на пол, раскидал их ногой и, нацепив на себя какую-то телогрейку и старые ботинки, сказал хрипло:
– Я готов.
– Вниз, – тихо произнес Роман. – Нас ждут там. Помните: собрание коммунистов. Идите передо мной, за нами могут следить. Вы меня понимаете?
– Да, да, – с придыханием ответил старик. Роман приблизился к нему на расстояние вытянутой руки, глянул прямо в глаза и отчетливо проговорил:
– Вы пройдете в арку напротив, там, за гаражами, у большого дерева будет стоять черная «Волга». Вы сядете в нее и скажете одно слово, это слово будет паролем.
– Какое слово? – взволнованно спросил старик. Его тусклые голубые глаза блестели, пальцы словно месили невидимую глину, правая нога подергивалась.
«Нотариус», – ответил Роман. – Вы меня поняли?
– Да, да, товарищ… товарищ…
– Вам не нужно знать моего имени. Как говорил товарищ Сталин… – процитировал по памяти Роман советы Иры Тетериной. Ему даже не потребовалось договаривать: дед задышал, вытянулся перед Романом во весь свой внушительный рост и сказал:
– Я возьму ружье!
– Нет, не надо ружья, – медленно выговорил Роман. – Не на-до…
– А там будет?
– Будет, – машинально повторил за стариком Белосельцев и вдруг поймал себя на мысли, что, внушая тому какое-то действие, он сам говорит с теми же интонациями, как хозяин квартиры. Жаркая слабость обняла Романа, когда он почувствовал это. Он быстро произнес:
– Вы все поняли?
– Да, товарищ!
– Действуйте.
Роман остался стоять на лестничной клетке, а старик бодро потрусил по указанному Романом направлению. Белосельцев представил, как он покорно подходит к «Волге» и садится в нее, покорно шамкает этот самый «пароль», и его везут, как скот на убой, на составление бумаг к нотариусу.
Роман вытянул из кармана бутылку пива и решительно отпил большой глоток. Он открыл для себя алкоголь только позавчера и не собирался расставаться с этим открытием.
А что касается старика, то Роман даже не подозревал, насколько он был близок к истине своим сравнением – «к нотариусу, как скот на убой». Старик всю дорогу радовался, как ребенок, пел под нос: «И Ле-енин такоо-ой молодой, и юный Октябрь впереди!..», его руки подрагивали, он то и дело поднимал голову и окидывал всех таким светлым взглядом, что этого не мог объяснить и факт употребления старым коммунистом горячительных напитков. Старик хватал за плечо мрачной колодой сидящего Колю и говорил: «А борода у вас как – для конспирации?» Он наклонялся к Ирине и шептал что-то о штурме Берлина. Ирина попросила тормознуть машину и вышла, не доезжая немного до МКАД. В машине остались Коля, шофер, рослый детина, рядом с ним на переднем пассажирском сиденье – Наседкин в милицейской форме, брезгливо поджавший губы и презрительно хмыкавший в ответ на каждую реплику старика. Впрочем, эти реплики скоро кончатся.
За МКАД старика ждали плачущие желтыми листьями лесополосы, поля и грунтовая дорога, на которую свернула «Волга». Грязь сытно чавкнула под колесами, машину подкинуло, и мертвыми глазными яблоками закатилось серое осеннее небо, когда старик получил свои пять пуль из свежей обоймы наседкинского «ТТ».