И додумалась Нина до очень простой вещи. Владлен же был ближайшим приятелем Николая, наверное, Шнеер не имел от друга тайн и рассказал в свое время тому о некоем укромном местечке, где хранится ценность. Шнеер погиб внезапно, жену предупредить о тайне он не успел, а рассказать ей раньше о «захоронке» не счел нужным. Николай очень любил Нину, но считал ее нежным, экзотическим цветком, которому лучше жить, особо не отягощая себя лишними знаниями.
Владлен после смерти друга вычеркнул из своей памяти вдову, не стал утомлять себя заботой о жене друга. Вспомнил он о Нине, лишь оказавшись сам в стесненных обстоятельствах. У поэта родился план, съездить на квартиру Шнеера и проверить – цел ли клад. Вот почему он попросил отвести себя в кабинет, а потом, прикинувшись больным, отправил Нину за лекарством. Ему хватило минуты, чтобы распахнуть шкаф и вынуть нечто, очевидно, крайне дорогое, раритетное. И вот почему он, уходя, странно прижимал руку к боку, Владлен запихнул под пиджак найденное!
Нина села в кровати. Книга! Наверное, это было наиредчайшее издание, которое Исаак пожелал спрятать от чужих недобрых глаз. Думаете, потрепанные томики ничего не стоят? Как бы не так, на аукционе Сотбис редкие, старопечатные книги оцениваются в миллионы долларов.
– И вы не обратились в милицию? – воскликнула я.
Нина скривилась.
– Что же им сказать? Я даже не назову содержимое тайника. Книга – мой домысел, а вдруг там были драгоценности, марки, фото, в конце концов, или какие-нибудь старинные документы? И где доказательства, что в шкатулке вообще что-то лежало? Меня сразу спросят: а может, там ничего и не было? Нет, я молча пережила произошедшее, сделала лишь вывод: в кабинет Исаака более не впускаю никого, никогда, ни при каких обстоятельствах. Когда Милочке пришла дикая идея съехаться вместе с убийцей и его, с позволения сказать, маменькой, едва она решила, что все мы должны существовать вместе, я лично, больными, слабыми руками, упаковала каждую книгу в бумагу, а потом, расставив их на новом месте, сказала всем: «Дверь в библиотеку будет всегда заперта, ключ у меня спрятан, вернее, висит на шее, попробуйте, отнимите. Вот скончаюсь – Милочка распорядится книгами, которые собирали ее прадед, отец и бабка. Вас же, Елена Марковна, попрошу не касаться нашей семейной истории, вам не понять, что такое родовое имущество, у вас-то одни гнутые вилки из нажитого».
– А Владлен? – перебила я старуху.
– Что?
– Он как объяснил свое поведение?
– Мы более не встречались, – с видом английской королевы заявила Нина Алексеевна, – вор не звонил, чем окончательно убедил меня в своей виновности. Так вот, Даша, ты обязана сейчас поехать к Богоявленскому и заявить: «Подонок! Твоя рукопись ложь! Измарал память лучшего друга, извалял в грязи имена тех, кто привечал тебя в детстве! Вот ультиматум: либо немедленно сжигаешь мемуары, либо Никитина подает в суд на вора, стащившего семейное достояние. Шум поднимется до небес. У нее есть фото, библиотека была оборудована системой слежения».
– У вас имеются снимки! – подскочила я.
– Нет, – вздохнула Нина, – какие камеры! О них в год смерти Николая никто, кажется, из простых людей и не слыхивал. Ты соврешь, но надо же испугать подлеца, нельзя допустить издание клеветы!
Я села в «Пежо», побарабанила пальцами по торпеде, потом включила мотор и поехала в сторону дома. Похоже, Владлен не рассказал мне и половины правды, а я, в отличие от не слишком умной Нины Алексеевны, хорошо понимаю, что лежало в тайнике! Не было там бриллиантов или жемчужных ожерелий вкупе с раритетными часами, безделушки легко положить в карман пиджака! Отчего Владлен прижимал руки к груди? Сомневаюсь, что у поэта заболело сердце, валокордин он попросил лишь для того, чтобы удалить Нину из кабинета. Скорей всего поэт сунул под рубашку папку с документами и придерживал ее, чтобы та не выпала.
Я вцепилась в руль и затряслась от неожиданно пришедших в голову мыслей. Вот Дегтярев, человек, как это ни покажется вам странным, влюбленный в свою профессию, иногда говорит о некоем прозрении, которое охватывает его.
– Разговариваю с парнем, – поясняет Александр Михайлович, – все улики налицо! Пойман около трупа с окровавленным ножом в руке, два человека видели, как убийца дрался с погибшим, более того, полно свидетелей, подтверждающих: эта пара ненавидела друг друга. Дело яснее некуда, а я понимаю: он не убивал. Преступление совершил другой, хитрый, коварный, сумевший свалить вину на этого юношу… Почему чувствую? Не знаю, нет объяснения, не спрашивай, но я всегда оказываюсь прав.
А недели две назад к нам заявилась Оксанка и с абсолютно счастливым лицом заявила:
– Лечу на Багамы, мне бывший больной, хозяин турагентства, подарок сделал. Представляешь, он сдал кучу анализов, и все лекари ему говорили: «У тебя полный порядок», а я почуяла – рак у парня! Ну и уговорила оперироваться. На самом деле гистология потом нехорошее обнаружила, но в зачаточном состоянии, легко дядька отделался, отрезали и забыли.
– Как же ты унюхала, что там онкология? – всплеснула руками Зайка.
– Не знаю, – растерянно ответила Оксанка, – именно унюхала, очень точное слово, я всегда такие вещи чую, ну как собака косточку находит, по запаху, наверное. Ой, не спрашивай, не объясню.
Вот и я сейчас по непонятной причине осознала: Константин не виноват, он не убивал жену, в нашем доме разыгралась отлично поставленная трагедия. Так кто режиссер? Богоявленский?
Разбрызгивая жидкую грязь, «Пежо» вырулил на МКАД, вокруг стояла непроглядная темнота, из черных туч лились потоки дождя. Окажись я в такой ситуации на дороге, допустим, вчера, ползла бы в крайнем правом ряду, потная от напряжения, но сейчас, взбудораженная неожиданными мыслями, я летела вперед, позабыв о своем извечном страхе перед другими автовладельцами.
Все очень просто, разгадкой тайны владеет Владлен. Именно поэт шантажировал Никиту, он знал, что Николай Шнеер имеет компромат на Волка. Богоявленский ненавидит режиссера, и, между прочим, есть за что! Из-за Никиты Владлен был вынужден затаиться, он испугался на всю жизнь.
Но ведь не Волк заставил поэта писать «Поле несчастья в стране дураков». Чего хотел Богоявленский, живший в стране тоталитаризма? Уж не ждал ли, что власти погладят его по голове за труд? А Никиту вынудило к стукачеству ужасное обстоятельство: болезнь любимой жены Веры. Не знаю, как бы я поступила, скажи мне кто: «Слышь, Дашута, твои дети станут совершенно здоровы, если получат лекарство, да вот оно. Но обрести панацею ты сумеешь, лишь подсматривая за друзьями и разбалтывая их тайны. Так как, согласна?»