— А-а-а! Мсье Феликс, я не могу поверить, не могу поверить, — удивляется восхитительная Берта. — Интеллигент, и вдруг такая страсть. Какой мужчина в вас скрывается! Вы меня убьёте, мсье Феликс. Так неожиданно, я просто поражена. А ведь утром мы ещё не знали друг друга! Вот тебе и раз! Погодите, я отодвинусь, ей-богу, мы перевернули фасолевое рагу! А палатка, смотрите, палатка сорвалась! Вы поможете мне её поставить, пока мой супруг не вернулся?
Но тот не проявляет разговорчивости со своим мотовилом. И поверьте, в связи с обстоятельствами, скромность просто неуместна в этом переплетении верёвок, палок, полотна, фасолевого рагу и плитки. Посреди всей этой продукции «Тригано»!
Курильщик трубки поднимает к безразличному небу глаза, полные тяжкой покорности.
— А ведь муж в десяти метрах отсюда, — вздыхает он. — Видите ли, месье, если что и убивает радость от кемпинга, это скученность.
— Вы говорите, что муж где-то поблизости? — реагирую я, вспомнив о своей миссии.
— Большая красная палатка, вон там.
Я оставляю курильщика трубки и сумасшедшую палатку и отправляюсь на поиски Толстяка. На подходе к кокетливой вилле, на которую указал человек с бородкой, до моих ушей доносится, несмотря на окружающую какофонию, спокойный голос Пухлого.
— Подождите, сердечко, — щебечет мой друг, — держите её, а я возьму шприц. Готовы? Так, нежно… Я введу полдозы. Надо быть осторожным, когда протыкаешь кожу, не рвать, а то мясо вылезет. Так… О, что-то не идёт! Может, я попал на сухожилие? Не бросайте её, я попробую встать с другой стороны! Вот, так лучше. Смотрите, как я ввожу эту прелесть!
Нелегальная медицинская практика! Похоже, у Берю будут неприятности в совете коллегии. Нет ничего противнее коллегии, всех коллегий. Я испытываю ужас от этого слова.
Уютное местечко, этот полотняный домик, в котором я появляюсь. Две комнаты-гараж-душевая. Окна, веранда! Суперлюкс кемпингового комфорта. На стенах картины. Туалетный столик, диван… Ну и ну!
Берю и какая-то молодая женщина, рыжее, чем ноябрьский лес Рамбуйе, стоят лицом к лицу по разные стороны стола. Живот Толстяка облачён в белый фартук, а руки в розовых резиновых перчатках. Он занят тем, что вводит содержимое шприца «Праваз» в сардельку большой величины. Он в слюнях и соплях от усердия. Глаза свисают как две электрические лампочки. Он дышит как человек, вкладывающий все свои способности в кропотливое дело.
Пересадка сердца — это ерунда по сравнению с этой операцией. По драматизму сцены ты чувствуешь большой риск, добровольный груз ответственности.
Слюни и сопли капают на сардельку. Александр-Бенуа делает вздох, который напоминает сработавший клапан.
— Готово, — говорит он хриплым голосом. — Засадил дозу. Теперь слушайте, что я вам скажу, сердечко. Положите её в кастрюлю с маслом и поставьте на слабый огонь. Когда она подрумянится, добавьте туда два стакана белого вина. У вас есть хорошее белое вино, моё сердечко?
Рыжая отвечает утвердительно.
Но профессор Берю не верит.
— Дайте-ка сюда, для информации!
Она достаёт бутылку из холодильника. Толстый открывает, выпивает из горла двадцать сантилитров, не шевеля глоткой, и даёт согласие.
— Не сухое, но сойдёт. Когда зальёте белым вином, варите двадцать минут. Потом добавьте чашку сливок в это счастье — и можете подавать. Поняли? Да, в этот самый момент позовёте меня, чтобы попробовать. Но я вам уже вперёд скажу, что таких сарделек вы не ели.
— Сколько я вам должна за водку? — жеманится туристка-гастроном.
Берю издаёт рёв осла:
— Вы шутите, милая! Если туристы не будут помогать друг другу, будет просто беда.
Он громко смеётся.
— К счастью, у меня всегда при себе мой походный набор: шприц и савойская водка. Вы не представляете, сколько людей я выручил.
С этими словами он поворачивается и видит меня в проёме двери.
— Вот те раз! Сан-А!
Я делаю многозначительный знак, и он покидает свою ученицу.
— Ты даёшь уроки домоводства, Папаша?
Он пожимает плечами:
— Да так, общаюсь с соседями. Ты вроде как не в себе, что-то разбилось?
— У меня к тебе предложение, Толстяк.
— Чего вдруг? — не верит он.
— Круиз по Средиземному морю первым классом вместе с Толстухой и Мари-Мари на две недели за счёт фирмы тебя устроит?
— Ничего себе! — уклоняется он скорее испуганно, чем заинтересованно.
— Испания, Марокко, Греция, Турция…
— Ого!
— Канары, Мадера, — продолжаю я добросовестно.
У него тик.
— Та самая Мадера, где делают мадеру?
— Точно.
— В честь чего круиз?
Я резюмирую вкратце историю этого невероятного дела.
Он не загорается, словно сырое дерево в засорившемся камине.
— Старик тоже будет?
— Непременно!
Он качает головой:
— Тогда без меня. Отпуск — для того и отпуск, чтобы немного забыть рожи наших угнетателей, не так ли? Если они там будут, я отказываюсь работать шестую неделю. Я себе представляю твой круиз. Расследование с позолотой! Надо приподнимать мизинчик, когда держишь стопарь с божоле́, приходить в смущение оттого, что на вас посмотрел Старик, разговаривать с грамматикой под мышкой, чтобы не оскорблять его тонких ушей!
— О-о-о! Вот он где, наш Берюрье! — раздаётся жизнерадостный голос.
Берю поворачивается и конфузится с головы до ног.
— Господин директор. Моё почтение! Какая честь принять вас в моём скромном жилище…
Вдруг он умолкает, онемев от ужаса.
Скромное жилище исчезло. Оно потерпело кораблекрушение. Распалось, опало, улеглось, разодралось в клочья. Стойки, палки, ручки кастрюль вылезли из-под разорённого полотна. Снаряжение еще эмульгирует, но в двух противоположных местах, и это даёт основание заключить, что сумасшедшие партнёры прекратили потасовку. Они разъединились. Каждый ищет выход. Они дрыгают ногами, испытывая нехватку кислорода.
— Чёрт! — орёт Толстяк. — Тут был ураган!
У Берю ньюфаундлендовая душа. Порода Сен-Бернара. Спасатель — это звучит гордо! Он мог бы быть пожарником! Он бросается к месту катастрофы. Вступает в схватку с составными частями. Убирает паруса, выдёргивает рангоут, сбрасывает груз.
Очень оперативен, мой кусок сала! Просто незаменим в спасательных операциях!
— Не волнуйся, моя козочка, я здесь, держись! — разоряется он. — Не падай духом, береги воздух, не ори, а то кислород кончится, моя курочка!
Но Берта не выносит замкнутого пространства. Она паникует под полотном, беснуется, запутавшись в верёвках. Издает крики роженицы.