Незакрытые двери распахиваются, открывая виды апокалипсиса, и снова захлопываются. Отовсюду сыпятся какие-то предметы! Фарфор переживает свой Пирл Харбор. Хрусталь тоже! Мы валяемся в толчёном стекле. Ходим по почти вертикальным потолкам. Слышится большой концерт сорванных голосов. Шторм засунул им в рот свой безжалостный палец. Старухи зовут своих матерей! Скандалисты вопят, что, если так будет продолжаться, они напишут в «куда-следует». Они потребуют возмещения ущерба. В следующий раз они доверят свой отдых «Трансату» или «Пакету». Они пустят ко дну компанию «Паксиф»!
Тем временем это чудо морей вот-вот пойдёт ко дну. Атеисты становятся верующими. Вспоминают Бога, вспоминают обрывки молитв, остатки Патер Ностер. Влюблённые больше не сеют своё семя. Пожилые хотят пожить ещё! Не хотят откидывать сандалии «таким вот образом», в таком возрасте. Им надо подготовиться! Вылечить болезни, прежде чем умирать. Вы бы видели этот шурум и этот бурум, мои заиньки! И всё за какие-то пять минут!
Находятся финансисты, которым нужно немедленно связаться со своими биржевыми маклерами и распорядиться, чтобы продали всё, по любой цене, и перевели всё во фрицмарки или в швейцарские франки, так будет легче поменять их в обменнике святого Петра. Они хотят знать курс ореола! Почём сегодня отпущение грехов и есть ли кондиционер в раю. У них есть рекомендации от епископа. Некоторые даже целовали кольцо у Папы! Неразбериха полная. Я хватаю Мари-Мари за руку. Держу её, чтобы она не упала, не съехала на потолок, не провалилась в открытые двери!
Мы шагаем по англичанам, лежащим в коридоре, которые, в промежутках между иками, рассказывают друг другу рецепт рождественского пудинга. Перешагиваем через стюарда, уткнувшегося рожей в черничный пирог. Но вот и наши каюты. Я добираюсь до жилища Старика. Нас швыряет к противоположной переборке. Дверь каюты «Цветок Франции» становится люком чердака, затем подвала. Мы сидим на ней. Наконец «Мердалор», как бы устыдившись этакой вольности, находит себя. Мы сидим на ковре в коридоре. Девчонка смеётся, потому что у неё в руке моя туфля. У меня кровь на руке. Какой-то острый предмет слегка задел моё мясо. Этим предметом оказалась медная табличка, сорвавшаяся с двери. Надпись «Цветок Франции» выгравирована на фривольном английском языке. Цветок с шипами. Я встаю, чтобы повесить табличку на место, как вдруг крутое пике перемещает нас на четыре метра на пятой точке опоры.
— Прямо тобогган какой-то, — замечает мисс Ворчунья. — Вот потеха! Нам повезло, да, Сантонио? Не часто же бывают кораблекрушения?
— Нет, не часто, — говорю я, — у нас привилегия.
Воспользовавшись затишьем, я встаю на ноги. Медная табличка всё еще у меня в руке. Я собираюсь прикрепить её к двери, как вдруг обнаруживаю нечто невероятное. Нечто поразительное! Не волнуйтесь и вытрите слюну, которая стекает вам на подбородок, я вам подсвечу, как говорят осветители. Позвольте мне вам только заметить, что на «Мердалоре» кают-люкс не много, на них не ставят простых номеров, а дают какое-нибудь поэтическое название, как, например, «Цветок Франции»… Соседняя каюта носит название «Утренняя заря». Так вот, держитесь крепче: на обратной стороне таблички, которую я держу в руке, тоже выгравировано «Утренняя заря». Вы за мной успеваете с вашими тормозами? С одной стороны, «Цветок Франции», а с другой — «Утренняя заря», поняли? Не надо объяснять? Нет? Хорошо. Вы меня знаете. Когда мне кричат: «Всё путём?», я отвечаю: «Банания!» [100]
Тут же ваш дорогой Сан-А бросается к двери с табличкой «Утренняя заря», снимает её и зырит на обратную сторону. Десять из десяти, комиссар! На обороте второй таблички написано «Цветок Франции».
Из этой двойной игры с табличками следует, что достаточно их перевернуть (на что потребуется всего шесть секунд), и кабины поменялись местами. В длинном коридоре такая перемена просто остаётся незамеченной.
— Чем ты занимаешься, Сантонио? — спрашивает мисс Качка.
— Отдаю должное твоей проницательности, моя птичка. Ты права: хитрость имеется.
Несмотря на заносы и шатания, я перемещаюсь от каюты «Цветок Франции» к каюте «Утренняя заря» и обратно, не переставая удивляться сходству, которое обнаруживается между ними. Мимикрия полная, братцы! Та же мебель, та же драпировка, такие же шторы, идентичные картины. Филлипина [101] . Две части одного ореха! Два веретена! Даже туалетная бумага в сортирах одного цвета. Как будто это сон. Настоящий сон!
— Что я тебе говорила, Сантонио: как моя японская коробочка! — радуется мисс Косичка.
Это неожиданное открытие действует как допинг на моё серое вещество. Его Величество Случай, не так ли? Как произведение искусства иногда. Представляете, нужен был шторм, чтобы я сунулся носом в это колдовское! Спасибо, Нептун!
Тем временем бог океанов продолжает бушевать! Надо же, циклонический тайфун! И гоп, американские горки, большая восьмёрка! Нас уносит в водяные кратеры! Да, это не море блаженств, поверьте! Оно вздымается, несётся вниз, мы падаем. У нас всё трещит по швам, мы все в шишках и синяках! Мы цепляемся друг за друга! Сбиваем людей в коридорах! Некоторые из них вылетают из своих кают, словно стальные шарики из пускового устройства электрического бильярда. Мы им влындиваем по чану. Бум, неожиданно, прямо в хрюсло! Гора вопящего мяса!
Одна толстая испанская горничная въезжает мне в живот! Я едва успеваю чихнуть в её жирные волосы, как взум-м! Она уже исчезла, вновь унесённая бортовой качкой, или килевой, или неизвестно какой. Картина дантовская, мои кисоньки! Фантасмагоричная! Гляди-ка, а вот и паралитик нарисовался в своём кресле на колёсах, должен вам сказать. Он летит из самой глубины коридора. Он воет как пикирующий бомбардировщик «Штука» во время войны. Его хромированное кресло превратилось в адский болид. Он несётся на такой скорости, что уже не остановишь.
— Берегись! Берегись! Берегись! — кричу я Мари-Мари.
Мы едва успеваем нырнуть в каюты с одной и с другой стороны, двери которых, к счастью, не закрыты на замок. Полупаралитик проносится у нас перед носом. Метеор! Он сейчас разобьётся, разлетится, распадётся. Мы нагибаемся! Смотрим! Мы чувствуем, что он расшибётся в лепёшку! Просим Бога, чтобы этого не произошло или же чтобы было посмешнее! Мы ничем не можем ему помочь, разве что стать свидетелями его судьбы (если она существует). У нас сжимается сердце. Кружится голова от ужаса, потому что он летит в сторону большой лестницы в конце коридора. Крик удаляется. И тут происходит чудо! Мановение волшебной палочки! Наш «Мердалор» заваливается в противоположную сторону! Паралитик останавливается в тридцати двух миллиметрах от лестничной клетки. Покачивается некоторое время, колёса его гоночной кареты застывают в нерешительности. И затем решаются: они дают задний ход. Он вновь несётся на нас, дружище! Спиной он наезжает ещё быстрее. Он охрип от крика. Мы снова ныряем. Он снова пролетает мимо нас. Ветер растрепал нам волосы. Скорость увеличивается. И затем, долетев до перекрёстка, он сворачивает и исчезает из виду! Неизвестно, что с ним было потом. Это одна из тайн шторма.