Их весёлость придаёт мне уверенности, и я решаюсь нажать на кнопку звонка (из розового мрамора с кнопкой из литой платины).
Дверь открывает лакей, одетый как в «Комеди Франсез». У него непроницаемое выражение лица, как у сомика-«кошки» без усов, пробор посредине, глаза цвета сталактита (или моли) и подставки для карандашей настолько оттопырены, как будто его жбан пытается взлететь.
— Халдей нарядился под корсара, что ли? — шепчет мне Толстяк.
— Это парадный мундир, — объясняю я.
— Как у мотоциклистов в дни тусовки в Елисейском дворце!
Лакей вводит нас в мраморный вестибюль, не больше чем зал ожидания Лионского вокзала, который украшает конная статуя в натуральную величину Александра Великого (графиня, как я вскоре узнаю, русская). Двери из бронзы с мраморной инкрустацией широко распахнуты в большой салон. Когда я вам скажу, что одной створки было бы достаточно, чтобы пропустить караван цирка Барном (вместе с повозкой жирафа), вы представите себе габариты этой хибары!
У входа в салон стоит маленькая старушенция с покривившимся позвоночником и завитыми волосами, как у призовой куклы на ярмарке. На ней костюм вакханки. Скажем, весьма смело. Она выдаёт сдержанные смешки, индюшиное квохтанье и до невозможности раскатистые «р», пожимая руки гостям и уверяя их, что они могут добро пожаловать. Великая вещь — манеры!
Моя подружка Анна, которая стоит поблизости, спешит нас представить.
— Бабуля, — говорит она старушенции, — это комиссар Сан-Антонио, о котором я тебе говорила!
Я чувствую себя как банка вазелина на ночном столике Шарпини [97] . Она мне не сказала, плутовка! Я её спрашиваю, почему она так поступила.
— Я боялась, что вам покажется скучным идти на семейный приём и вы откажетесь от приглашения, — объясняет она. — Как видите, бабушка молода душой и атмосфера тёплая!
Что да, то да.
Я ныряю, чтобы поцеловать ручку, как в Великий Век. Бабуля Скатолович выдаёт мне тираду на русско-французском о том, что она испытывает удовольствие принять меня с моими друзьями. Когда она говорит, возникает ощущение, что ты слушаешь передачу о гонках римских колесниц по булыжной мостовой. Не желая оставаться в стороне от хороших манер, Берю тоже решил поцеловать ей фаланги. Но поскольку он одновременно продолжает говорить, поцелуй оборачивается бедой и его вставная челюсть неожиданно отсоединяется и падает на ковёр восточной работы. Гости думают, что это шутка, и аплодируют.
Берта бранит его, что делает сцену ещё пикантнее.
— Да вы нашли настоящих клоунов! — благодарит меня Анна.
Она просит меня потанцевать с ней. Я изучаю вопрос и даю положительный ответ. И вот мы уже на натёртой до блеска площадке в тесно-медленном танце, томном, как песня Тино Росси, записанная на бархате. Оркестр насчитывает не менее двадцати музыкантов. Во фраках, будьте любезны. Старушка в локонах имеет обыкновение всё делать на совесть, и она не устраивает вечеринку, не пригласив Берлинский филармонический. Светильники повсюду, феерия. Венецианский карнавал, друзья мои! Версаль со всей его роскошью — просто ярмарка Дютрон по сравнению со всем этим. Я не могу назвать число ряженых парней, которые здесь собрались, но я уверен, что на последнем матче «Рейсинг» — «Реймс» на стадионе Парк де Пренс народу было меньше.
Вдобавок ко всем экстатическим ощущениям, моя партнёрша ещё и танцует как богиня. Это не партнёрша, это эластичная повязка Вельпо! [98] Она так ко мне прилипла, что у меня ощущение, будто мы родились с ней в обнимку.
Мы закончили танец через пять минут после того, как закончилась музыка. Я думаю, что нелишне было бы приглядеть за четой Берюрье. Мои чудища остались без присмотру, а эту парочку нельзя выпускать в свет без намордников. Я извиняюсь перед партнёршей моего живота и отправляюсь на поиски двух ужасных.
Некоторых удивляет то, что угри каждый год приплывают в Саргассово море, чтобы сыграть там свисток-в-свисток. Их поражает то, что каждый год угри резвятся в Пон д'Эне или в Верней-сюр-Авре, а потом они держат путь в морскую впадину.
Таким людям я бы ответил, что мне известно кое-что ещё удивительнее: как моему Берю удается сразу отыскать буфет, где бы он ни появился. Надо обладать каким-то особым радаром!
Я нахожу его за роскошным столом в соседнем салоне. Вместе со слонихой они очищают поднос, полный тостов с иранской икрой. Мона Лиза и Коннетабль Дюгеклен собрали целую толпу зрителей. Их подбадривают. Надо видеть, как едят супруги Берю! Один тост зараз. Они соревнуются, кто первым прикончит поднос! Некоторое время Б.Б. ведёт в счёте. Она лидирует. Но доспехи ей мешают. Берю, наоборот, на пике формы в своем Джокондовом платье. Понемногу он уравнивает шансы. Он отстаёт от своей половины всего на пять тостов, на четыре, на три!
Гости скандируют, чтобы поддержать его, но он не нуждается в болельщиках. Он не знает поражений! Его рывок — это событие в человеческой истории. Да, он багровый, допустим, но он великолепен! Какая техника! Просто неподражаемо! Он хватает тост всей пятерней, для надёжности. Широко разевает хлебальник. И размашистым движением сеятеля отправляет его в пасть. Его секрет — это вдох, который он делает в нужный момент. Он знает возможности своей грудной полости. На одном дыхании и с удивительной синхронностью он запасается достаточным количеством воздуха для одного тоста и разделывается с ним в два счёта. Клац, клац! Готово. В своей прошлой жизни Берю, наверное, был землесосным снарядом, не иначе. Его глотка демонстрирует подлинное искусство, что-то вроде «Звёздной ночи» Ван Гога или «Пятой симфонии» Бетховена. Если бы страус увидел, как он заглатывает, у него произошло бы душевное расстройство.
А сейчас двое толстобрюхих идут уже вровень. У Берты появилось второе дыхание. Отважная женщина. Жанна д'Арк шамовки! Она обнаруживает в себе скрытые ресурсы и продолжает борьбу. Она не желает быть побеждённой. От неё зависит равенство французской женщины, может быть, даже её избирательное право! Она это чувствует! На неё это действует как допинг! Нация, в которой женщина подчиняется мужчине, — вырождающаяся нация. Она не имеет права уступить. Она дойдёт до конца без соли Эно, без таблеток «алка-зельтцер» и даже без чайной ложечки бикарбоната. Честный поединок, одним словом! Она не хочет быть обязанной допингу. Если она победит, то без хитростей, а если проиграет, то гордо подняв голову со шлемом!
Берю делает знак, чтобы ему дали выпивки. Верные слуги наливают стакан водки. В промежутке между двумя тостами он опорожняет его. На какое-то мгновение Берта подумала, что он сдал, что он сложил с себя сан, что водка — это признак слабости, но она не знает, что такое «Смирнофф».
В одно мгновение наш друг стал как огурчик. На этот раз он делает отчаянный рывок. Тосты исчезают как плоские устрицы. Берта даёт себя обойти. Она трескает всё медленнее и медленнее. В её земснаряде что-то заедает. Шестерни не прокручиваются. Дело не в смазке, о нет, жира ей не занимать. Весь ужас в том, что ей не хватает воздуха. Да и настроение уже не то. Когда падает дух, вся жизненная система оказывается под угрозой, сынки мои! Отключается энергия. Плоть трепещет и ослабевает. Как следствие, у вас кровоизлияние.