По этому случаю в королевстве было большое веселье.
Морально Французская революция уже началась, мой старина Берю, но в те дни никто об этом ещё не знал!
Ну вот, это всё, что я хотел тебе рассказать о Людовике Четырнадцатом.
В послеобеденное время маман отправляется за покупками и оставляет магнитофонную бобину в фараонке. Под конец дня дежурный из конторы приносит мне её назад. Его Пухлость прослушал урок. Он стёр запись и любезно записал следующее сообщение: «Старик! Спасибо за лекцию. Я её прослушал два раза подряд, причём один раз вместе с Пино. Он сожалеет, что не слышал первых уроков. Если бы ты мне не сказал, что у тебя температура тридцать девять, я бы и сам догадался. Не хочу тебя обидеть, но тебя занесло. В этом уроке, который ты поимел честь мне дать, ты начинаешь с того, что Людовик Четырнадцатый был реальный мужик в истории, а потом, после твоего залпа из глушителя ты говоришь, что он у тебя фонарь бубновый. Непонятно! Погоди-ка! Что ты говоришь, Пинюш?»
Слышится неразборчивый шум разговора в аппарате. Затем вновь появляется голос Толстяка, низкий, смазанный как жареная рыба:
«Да, Пино говорит, что Версаль — шиковая хибара, и он не понимает твои саргазмы. Я с ним согласен. Ещё надо суметь такое сделать, приятель! Самый красивый дворец в мире, и он достался нам! Ты говоришь, что босяки дохли от голода, хорошо, допустим. Но ты что, серьёзно считаешь, что если бы не построили эту малосемейку для Лулу, у них было бы достаточно жратвы? Чёрта с два! Какой-нибудь министр прикарманил бы бабки. И если мужики и клали зубы на полку, оно того стоило, чтобы Франции досталась такая диковинная диковина. Где бы наш Генерал принимал сейчас иностранных королей, если бы его не было? В Отеле Нервной Вши, что ли? И ещё: мужики, которых ты назвал: художники, скульпторы, писатели и писательницы, если они и появились, то благодаря Людовику Четырнадцатому. Я их, правда, не читал, но есть люди, которые их знают, особенно за границей. Поверь мне, Сан-А, этот король был неплохой мужик, и я рад, что немного похож на него. Особенно в профиль, как считает Пино. Если ты найдёшь фотографию месье, я бы хотел сравнить. У моей Берты глаза повыпадают, если я ей скажу, что я потомок такого короля, даже если и через какую-нибудь официантку из бистро.
Но у нас с ним похожи не только профили: надо бы ещё прикинуть со стороны штучки. С единственной разницей, что Берюрье не нуждаются в том, чтобы мадам де Сакрипан угощала их возмудителями! Твой Толстяк подключён к электрическому току, и он может светить днём и ночью.
В общем, я надеюсь, что твой грипп — это пустяк. Ты не пробовал шляпный рецепт? Ты его, конечно, знаешь, но я тебе напомню. Короче, я делаю так: я кладу свой шляпец на перину и накачиваюсь вином с сахаром и перцем, пока у меня не начнёт двоиться. Доза для дам — две шляпы. Для таких худосочных, как мы с тобой, — не меньше четырёх! Как только ты увидишь четыре шляпы на твоей кровати, ты даёшь храпака, и на следующий день ты здоров. Лично я покупаю вино у бакалейщика, но мне кажется, если ты возьмёшь у Помара, будет тоже не в облом. Пино тебе шлёт привет. На этом ставлю свою вербальную подпись: твой Берюрье».
Дополнительный материал:
Хитрость Леберюля, или Как иногда можно выйти из положения
Кортеж кое-как тащился по неровной дороге. Ряд тополей закрывал горизонт. После Шаньи шёл дождь, не переставая, и люди, сопровождавшие карету, промокли до нитки. Лошади спотыкались, чувствовалась всеобщая усталость.
Командующий эскортом, Жоаким Леберюль, крепкий унтер-офицер, думал о том, что до столицы оставалось ещё целых сто лье пути. Если бы он не жалел лошадей и всадников, у него могли бы возникнуть неприятности в дороге. Но он знал, что в четырёх лье от них лежала его родная деревня, и решил подбодрить своих людей.
— Эй, друзья, — сказал он. — Тут неподалёку есть один постоялый двор, где мы сможем найти пищу и ночлег. Там у кабатчика такой погребок, что у вас покраснеют уши, братцы! Потерпите немного, потом увидите сами!
Эти слова придали каждому силы на четыре лье, и небольшой отряд, состоявший из шести человек и десяти лошадей, добрался с наступлением темноты к харчевне «Экю Франции и Короля-Солнца».
Видя, что в его дворе остановилась карета с опущенными шторами в сопровождении храбрых всадников, трактирщик принялся пинать ногами поварят и слуг для того, чтобы на их лицах появились гостеприимные улыбки, как в солидных заведениях, затем, изогнув спину, бросился навстречу гостям.
В эти голодные времена дела шли плохо. Уже несколько дней он не видел ни одного клиента, поэтому достойный человек был полон решимости исполнить все прихоти тех, кого само небо прислало к нему.
— Комнату для господина и комнату для слуги! — рявкнул Леберюль.
Кабатчик сделал большие глаза.
— Но, месье… — пробормотал он.
— Да? — буркнул унтер-офицер, который не любил возражений.
— Но сколько же вас? — прошептал кабатчик.
— Всего семь человек, — ответил Леберюль. — Комнату для господина я займу вместе с моим пленником, — объяснил он, показывая на герметично закрытую карету, — а мои люди разместятся в комнате для прислуги!
Леберюль был ещё тем хитрецом. Если бы он жил сотню лет спустя, он был бы прекрасным журналистом, ибо у него был дар «нагревать» на квитанциях. Так, в квитанции, которую он получит для своей команды, он попросит указать семь комнат. Его путешествие из Пьемонта продолжалось двадцать дней, так что прибыль, которую он получит, будет ощутимой.
Вместе с тем Леберюль имел вкус к жизни, и если он принуждал своих людей к тому, чтобы жить в одной комнате, он не экономил на еде. «Полный желудок даёт мужество и рассудок», — часто повторял он.
— Надеюсь, что твоя кормёжка приличная, дружок! — сказал он кабатчику. — Что у тебя на ужин?
— Как вы смотрите на добрый омлет с салом и каплунов, поджаренных на вертеле? И ещё у меня есть сыры, от которых млеют самые тонкие гурманы, и я вам приготовлю торт, который вам запомнится надолго.
Леберюль сказал, что меню его устроит, если к нему добавить поросёнка или ягнёнка.
— У тебя, ещё сохранился твой бон или шабли? — спросил он.
— Да, есть, господин офицер. Я вижу, что господин офицер у нас завсегдатай?
— Ещё чего! Я родом отсюда, дружок. Здесь в Деревне Сосисок живёт мой старший брат, Аженор Леберюль, если Бог не прибрал его!
— О да! — молвил кабатчик с печалью в голосе.
Леберюль заметил, что тот изменился в лице.
— Ты его знаешь? — спросил он.
— Знаю.
— Как он поживает?
— Как голодранец, господин унтер-офицер, — сказал тот, вдруг утратив радушие, которое он расточал гостю, пытаясь снискать его расположение.
— Говори, дружище. И побыстрей, если не хочешь, чтобы я написал твоё имя остриём шпаги у тебя на пузе!