Пошли по следам, а отходили они к деревне, по дороге нашли маленький баллончик — ингалятор для астматиков. Баллон был наполовину пуст. Выпал из кармана, видимо. Кто-то из боевиков болен астмой. Конечно, посиди в горах, в землянке, тут тебе и астма, и простатит, и вши, и полный букет всяких хворей. Жаль, что не гангрена, быстрее бы сдох подонок.
И вот у нас кроме окурков и этого самого ингалятора ничего нет. Окурки обычные, прикус тоже обычный. Шерлок Холмс или еще кто-нибудь, может, и смог бы рассказать про владельцев этих сигарет много всякого, а мы — ничего. Оставался только баллон.
Узнали мы, что это очень дефицитная вещь в этих краях. И всего пять дней назад с партией медикаментов поступили такие баллончики в наш район, и поступили — к военным! А те часть лекарств — и этих ингаляторов тоже — передали в местный медпункт для поддержания здоровья местного населения.
Наших проверили быстро. Все было на месте. Ну, не болеют наши бойцы бронхиальной астмой, ежели что — их тут же комиссуют. Держали эти ингаляторы так, на всякий случай, и «чтоб було».
Была большая вероятность, что кто-то из местных медиков просто выбросил ингаляторы на местный рынок. Но уж больно товар специфичный. Решили понаблюдать за персоналом деревенского медпункта. Там и персонала-то было всего три человека. Все женщины. Одна врачиха и две медсестры.
В течение двух дней одна из медсестер носила домой объемные сумки. А на второй, после полуночи, когда комендантский час уже в полном разгаре, пошла, крадучись, в сторону недостроенного жилья, что в ста метрах от ее дома. При подходе она что-то там просвистела, тихо так, сложив губы трубочкой. Кто-то откинул в сторону деревянный настил, на секунду показалась полоска света от свечи.
Через полчаса женщина отправилась в обратную дорогу. Мы ее по-тихому перехватили у самого дома. Рот зажали, руки за спину. При ней ничего не было. Нам было все ясно, но надо было узнать, сколько в этом недостроенном бункере сидит бандитов, чем вооружены, что замышляют.
Она поначалу отказывалась говорить. Когда объяснили, что за ней следили, показали баллончик, который обронили боевики при отходе, она начала что-то кричать на чеченском. Допрашивали у нас в отделе, в подвале, так что ори, не ори, никто не услышит. Наши объяснения, что хотим взять их живыми, что в стране мораторий на смертную казнь, и ее друзья, или кто он там, будут жить, тоже не принесли результата: уперлась бабенка. То в молчанку играет, то матами нас кроет. Потом попыталась глаза мне выцарапать. Да и хрен с ней! Заперли ее. Может, потом что-нибудь расскажет.
Тут же вывели на этот схрон военных. Попросили, чтобы по возможности кого-нибудь живьем взяли, для допроса, для получения информации. Конечно, разбежались! Окружили они хату, и сразу из гранатомета три раза как дали. И все. Допрашивать там уже некого было. Размазанные по стенам подвала останки трех духов догорали долго и «воздух не озонировали».
На грохот взрывов примчались чеченские менты и попытались качать права, что федералы, мол, не имеют права проводить спецоперации по уничтожению боевиков без согласования с ними. Ага, тот самый случай!
Медсестру мы наутро допросили, она уже была сломлена морально, и тихо, не поднимая головы, отвечала на вопросы (мы ей предварительно показали останки ее дружков). Да, это она передала ингалятор больному боевику — дальнему родственнику. Нет, сама в боевых действиях участия не принимала. Лечила боевиков, кто приходил в деревню. И в первую кампанию, и сейчас тоже. Как часто они приходят? Раз в три-четыре месяца. По два-пять человек. Иногда потом уходят на «материк» — в Россию, а в основном обратно — в горы, леса. Послушно перечислила всех, кого знала, помнила. Сообщила приметы, в чьих бандах состояли. А также, кто в деревне поддерживает с бандитами связь, принимал их на постой. Она была как в трансе, отвечала на вопросы монотонным голосом, качаясь на стуле. Вперед-назад, вперед-назад. Как маятник. Голос был тих. Было видно, что она устала от всего этого. И не скрывала своей вражды к нам. Монотонно перечисляла известные ей факты, фамилии, адреса, способы связи. И точно таким же голосом, не меняя интонаций, раскачиваясь в такт своим словам, оскорбляла нас и призывала на наши головы всевозможные проклятья, мешая чеченские и русские слова.
Муж дамочки погиб при штурме Грозного в первых числах 95-го. Старший сын — при обороне Комсомольского, младшему сейчас 14 лет, воюет где-то в горах. Ну, а мамаша содействует боевикам. Несколько раз выезжала в банды — помогала врачихе, с которой работает здесь, проводить операции.
Да многие деревенские помогают боевикам. Некоторые ходят в горы на несколько месяцев, потом полгода отсиживаются дома и снова в горы. Несколько милиционеров также являются боевиками. Получалось, что примерно полдеревни замешано в этом. А может, и не стоило военных сдерживать?
Но надо сказать, это была оперская удача. Медсестра рассказывала три часа. Называла фамилии, адреса тех, кто помогал боевикам. Дело оставалось за малым: взять эту банду с поличным.
Тем временем возле нашего домика собралась толпа, примерно человек пятьдесят. Они требовали, чтобы им отдали медсестру, незаконно, по их мнению, удерживаемую, и чтобы мы убирались в свою Россию. Многовато они хотели, за один-то раз.
«Расколол» медсестру старший опер — майор Иванов, к которому я сейчас и шел. История для мадам закончилась скверно: ее отправили на «фильтр» — фильтрационный пункт. В тот же день она повесилась в камере. Как утверждали женщины, которые сидели вместе с ней в одной камере, она обмотала себе горло мокрым вафельным полотенцем: по мере высыхания то сжималось, и перекрыло, в конце концов, сонную артерию. По словам тех же «товарок», она убивалась, что русские, мол, ее изнасиловали, и поэтому она добровольно отправляется на тот свет, не вынеся позора. Да кому она нужна, насиловать ее!
Только вот ногти у трупа были почему-то обломаны, руки исцарапаны, лицо в ссадинах и гортань переломана, что полотенце ну никак не могло сделать.
Иванов испуганно клялся и божился, что пальцем ее не трогал. Представители прокуратуры хищно поглядывали на нас и задавали провокационные вопросы. Вскрытие расставило все по своим местам. По крайней мере, для прокуратуры. Но не для местных. Как рассказывали, через три дня на одном из прочеченских сайтов в интернете появилась информация о том, что федералы похитили медсестру, изнасиловали ее и повесили. Вот как бывает.
На ее могиле развевается на шесте зеленая повязка — мол, неотомщенная.
А потом мы начали проводить адресные зачистки. Начали с милиционеров, на которых нам указала перед смертью женщина. У одного много интересного нашли. Например, пять автоматов, радиостанцию, тол, выплавленный из мин и снарядов. Много литературы ваххабисткого толка на арабском, чеченском и русском языках. Чеченец молчал как партизан, и мы отдали его военным, чтобы те сопроводили юношу на «фильтр». Страж порядка был убит при попытке к бегству.
Следующий милиционер, у которого был менее богатый улов, — но на пожизненное заключение хватало — оказался более сговорчивым, дополнил имеющуюся у нас информацию. Потом мы взяли еще пять человек. С оружием, с литературой, да взрывчатки было изъято около двухсот килограммов.