Где еще могли спрятать клад, как не в церкви? С первого класса в нас вдолбили, что священники — кровососы. А также то, что они, дурманя простой народ, отнимали у них все накопления и зарывали их в кубышках (наверное, и сейчас тоже нечто подобное происходит). А наша школа находилась на бывшем Лазаревском кладбище. Кладбище, как велось по доброй советской традиции, уничтожили, перекопали. Часовенку, что стояла на кладбище, снесли под корень, а на ее старом фундаменте построили школу. Кое-что, конечно, пристроили, но школа стоит и по сей день. Несколько символично, все в духе застойных времен. На месте кладбищенской часовни, где отпевали покойников, — среднюю школу. И вот мы, группа малолетних хулиганов, обследовали подвал школы. Обнаружили подозрительную нишу метр на метр. В глубине ниша была заложена кирпичом. Что там может быть заложено? Конечно, клад, что же еще!
Договорились брать его ночью. Сторож был старый, любил приложиться к бутылочке. Вечером сказали, что идем на рыбалку, пошли «брать» клад. Соблюдая все мыслимые меры предосторожности, трясясь от страха при каждом шорохе, перепилили решетку на подвальном окне, вынули раму. Пролезли. При свете ручных фонарей начали ломать кладку. Плохо она поддавалась. Да и силы-то откуда у пятиклассников? Но, тем не менее, сменяя друг друга, разбили эту кладку. За ней, конечно, ничего не было. Стояло только каменное распятие. Видимо, у строителей не поднялась рука разбить каменное изваяние Иисуса, вот и заложили. И сами грех на душу не взяли, и невинность статуи соблюли. Мы расстроились и пошли домой. Зато наутро возле школы стояли милиционеры, что-то записывали, измеряли, фотографировали. Оказалось, что мы «работали» под кабинетом директора школы, в сейфе которого были деньги. Зарплата, кажется. Естественно, что мы основательно перетрусили.
С тех пор золотая лихорадка меня не мучила, а вот сейчас, кажется, начинается рецидив. Самому смешно наблюдать за собственными ощущениями. Но пусть лучше будут приступы такой лихорадки, чем приступы леденящего душу и парализующего волю страха.
Лежание и топтание на месте становилось утомительным. Танки все так же держали духов в западне, но больше разрушений они нанести уже не могли. Для этого надо было взять прицел ниже, но так они могли задеть нас. И мы вперед двигаться тоже не могли. Духи не пускали.
А жадность, сменившая трусость, жаждала своего. Деньги, деньги. Какой на хрен патриотизм нужен на войне! Нужны деньги. Кто первым встал — того и тапочки. Если солдатский труд — это рабский труд, то возьми людей, которые будут делать эту же работу более профессионально, умело, малой кровью, с наименьшими потерями, но плати им. А у этих пацанов, научившихся воевать три недели назад на крови, на примере своих погибших, раненых, пропавших без вести товарищей, сейчас только жадный блеск в глазах. Алчный блеск, круто замешанный на страхе.
Ствол у автомата уже нагрелся. Вновь перешел на подствольник, но толку было мало. Либо надо идти в лоб, либо откатываться назад, чтобы наши танки могли окончательно развалить всю эту домину. Судя по блестящим глазам моих сослуживцев, очень хотелось идти вперед, но после очередного танкового обстрела там вряд останется хоть копейка. Танкисты тоже наши простые русские парни. Живут по извечному русскому принципу «если не мне, то никому». И поэтому они очень хотели разбить эту халабуду до основания, чтобы денежки никому не достались. Азарт, азарт. Что поделаешь, золото правит миром. Все старо как сама земля.
По радиостанции передали, а по цепочке продублировали, что сейчас начнется штурм площади с другой стороны. Тоже неплохо. В прошлый раз тоже нам обещали, что начнут штурм, а все закончилось позорным бегством. Посмотрим. Все оживились и начали прислушиваться к происходящему. Даже темп стрельбы снизили. Ожидание затягивалось. Духи же, напротив, почувствовали наше ожидание, приняли его за нерешительность, усилили свой огонь. Возле меня начали подниматься фонтанчики грязи. И препротивнейший звук рикошета. Этот звук заставляет инстинктивно втягивать голову в плечи, сердце — замирать и опускаться в пятки, выбрасывая лишний адреналин в кровь. И так постоянно ощущается его переизбыток, и лишняя стимуляция тут ни к чему.
Фьють, фьють. Снова передо мной поднимаются фонтанчики грязи. Блядь! Головы не поднимешь из-за этих стрелков. Не выдерживаю, отползаю немного назад, начинаю стрелять. Толком не знаю, откуда ведется огонь по мне, но стреляю наугад по позициям духов. Показался дух, вернее, его голова. Навскидку, не выцеливая, бью короткой очередью по поганой башке. Что-то больно резко после выстрела она исчезла. Это хорошо!
Сверху послышался звук самолета. Они что, опять нас хотят накрыть? Ну, нет! Хватит. Страх холодной лентой вползает внутрь. Подбираюсь весь. По лицу бежит пот. Подтягиваю ноги к животу. Все внутри сворачивается в тугую пружину. Готов рвануться вперед, назад, куда угодно, лишь бы не попасть опять под этот ужасный налет. Не хочу больше слышать воя своих авиабомб, которые наши же летчики сбрасывают на меня. Хрен! Лучше опять бежать, пусть даже на позиции духов, чем лежать и ждать, когда тебя разнесет прямым попаданием или осколки от бомбы разорвут на тысячи лоскутов. Не хочу. Все, я готов помчаться. И мы, и духи смотрим вверх. Особой радости пока ни те, ни другие не ощущают. По кому будет нанесен удар? Все замерли. Самолет — транспортный, а может, и бомбардировщик — лениво парит на недосягаемой высоте, и вот, отлетев немного в сторону, начинает резкое снижение. Уже никто не стреляет. Сердце бьется заячьей лапкой, жарко, очень жарко. Пот уже струится по всему телу. От лица, головы валит пар. Ну, по кому же? По кому?
Инстинкт самосохранения требует, чтобы я немедленно рванул куда угодно, лишь бы подальше от этого страшного места. Или закопался. Стараюсь думать о чем угодно, только не о самолете. Вот он спикировал, потом вновь начал набирать высоту: или пугает, или хочет провести точечное бомбометание. Наш передний край окрасился розовыми дымами. Может, эти летчики-убийцы заметят наш сигнал, и нас минует эта ужасная участь? Стараюсь мысленно отвлечься.
Вспомнился один случай, когда прапорщик Николаев во время своего отпуска собирал грибы в районе стрельбища. Сам не заметил, как забрел на его территорию. Потом он рассказывал, что услышал, как пули впиваются в стволы деревьев. Поначалу не понял, а когда сообразил, то стал окапываться. Из всего оружия у него был только перочинный нож. Вот этим ножом и руками, срывая ногти, за пять секунд он отрыл окоп, который скрыл его с головой. Он там сидел, а сверху еще оставалось с полметра свободного пространства. Плюс бруствер из земли, который он накидал. Потом привязал к палке, которой он разгребал листву при поиске грибов, свою рубашку. Высунул палку и начал махать над собой. Его заметили и прекратили стрельбу. Подбежали, вытащили. Потом долго удивлялись, как можно за такой короткий срок вырыть окоп. Захочешь выжить — не такое сотворишь. Исторический факт: во время Великой Отечественной войны волной на палубу корабля забросило торпеду. Она сразу не взорвалась. Матрос, обычный матрос, подбежал, схватил ее руками и выбросил за борт. Вот там она и рванула. Корабль остался цел. Когда потом у матроса спросили, как у него это получилось, он ответил, что сам не знает.