В четверг вечером, зная, что Дымарь в хижине у своей бабы, а его люди торчат поблизости, Лютер в сумерках пересек Адмирал-стрит и проник в дверь шустрей, чем когда-либо крал бейсбольную базу. Перед ним было несколько ступенек, приведших его к еще одной двери, тоже запертой. Личинка замка тут оказалась другая, и он провозился с ней минуты две. Потом дверь, щелкнув, открылась, и вот он уже внутри. Он присел на корточки и внимательно смотрел на пол, пока не заметил длинный черный волос, лежащий на пороге. Поднял, прижал к замку и закрыл дверь, чтоб волос торчал из щели, как оно, видно, и было задумано.
Сегодня утром он выкупался в реке; зубы у него стучали от холода, пока он натирал хозяйственным мылом каждый дюйм своего провонявшего тела. Потом вытащил из сумки новую одежду, которую купил еще в Ист-Сент-Луисе. Натянул. Сейчас он похвалил себя за сообразительность: квартирка у Дымаря была такая же опрятная, как его наряд. Безупречная. И пустая. Стены голые, в гостиной на полу одинокий коврик. На журнальном столике ничего нет, а «виктрола» стоит без единой пылинки, без малейшего пятнышка грязи.
В коридоре Лютер обнаружил стенной шкаф. Несколько пальто, в которых на этой неделе он видел Дымаря, аккуратненько висели на деревянных плечиках. Пустые плечики терпеливо поджидали появления голубого плаща-пыльника с кожаным воротником — сегодня Дымарь вышел в нем. Лютер забрался внутрь, закрыл дверцу и стал ждать.
На это ожидание ушел час, хотя казалось — целых пять. Он услыхал на лестнице шаги четырех пар ног и вынул часы, но в темноте не разглядел, сколько времени, так что спрятал их обратно в жилет и поймал себя на том, что затаил дыхание. Он медленно выдохнул: в замке поворачивался ключ. Дверь открылась. Мужской голос:
— Все в норме, мистер Поулсон?
— В норме, Рыжий. До встречи утром.
— Хорошо, сэр.
Дверь захлопнулась, и Лютер поднял пистолет, и на какое-то жуткое мгновение его вдруг захлестнул ужас, желание зажмуриться, протиснуться мимо Дымаря и удрать.
Поздно. Дымарь сразу же направился к шкафу, дверца открылась, и Лютеру ничего не оставалось, кроме как ткнуть дулом в самый кончик его носа:
— Пикнешь — пристрелю на месте.
Дымарь поднял руки, он еще не снял пыльник.
— Назад. Еще. Руки выше.
Лютер выбрался из шкафа в коридор.
Глаза Дымаря сузились.
— Ты, Деревня?
Лютер кивнул.
— Малость переменился. С такой бородой нипочем бы тебя не признал на улице.
— Ты и не признал.
Дымарь слегка вздернул брови.
— На кухню, — велел Лютер. — Ты первый. Руки за голову. Пальцы заплести.
Дымарь подчинился, двинулся по коридору, вошел в кухню. Там был столик, накрытый скатертью в красно-белую клетку, два стула. Лютер указал Дымарю на один, сам сел напротив.
— Руки можешь с головы снять. Просто на стол положи.
Дымарь расцепил пальцы, опустил ладони на стол.
— Старик Байрон тебе передал?
— Он говорил, ты вынес им витрину.
— А что я приду за тобой, говорил?
— Да, что-то такое было.
— Так вот зачем тебе эти три телохранителя?
— Да, — отозвался Дымарь, — и еще из-за конкурентов по бизнесу, они слишком вспыльчивые.
Лютер сунул руку в карман пальто и вытащил коричневый бумажный пакет. Положил на стол. Увидел, как Дымарь уставился на эту штуку. Пускай себе покамест гадает, что это.
— Что ты думаешь о Чикаго? — спросил Лютер.
— Про беспорядки?
Лютер кивнул.
— Думаю, чертовски жаль, что порешили всего пятнадцать белых.
— А про Вашингтон?
— Ты куда клонишь?
— Уж побалуйте меня ответом, мистер Поулсон.
— Вашингтон? Да то же самое. Но зря ниггеры не отбивались. У тех, в Чикаго, духу хватило.
— В своих путешествиях я проезжал через Ист-Сент-Луис. Два раза.
— Да? И что там?
— Один пепел, — ответил Лютер.
Дымарь слегка побарабанил пальцами по столу.
— Ты ведь не убивать меня пришел, а?
— Не-а, не убивать. — Лютер щелкнул по пакету, и из него вылезла пачка денег, туго перетянутая красной резинкой. — Тут тысяча долларов. Половина того, что я тебе, по моим прикидкам, должен.
— За то, что ты меня не прикончишь?
Лютер покачал головой. Опустил пистолет, положил на стол и толкнул его по скатерти вперед. Откинулся на спинку стула.
— За то, что ты не прикончишь меня.
Дымарь не стал сразу хватать пистолет. Он глянул на оружие, склонив голову набок, потом наклонил ее в другую сторону, чтобы внимательно посмотреть на Лютера.
— Мне надоело, что наши убивают наших, — произнес Лютер. — С меня хватит. Наших и так достаточно убивают белые. Не желаю я больше в этом участвовать. А если ты хочешь и дальше во всем этом жить, пришей меня на месте — и получишь эту тысячу. Не станешь — получишь две. Хочешь, чтоб я помер? Так вот он я, сижу здесь и говорю — валяй, жми на этот паршивый спуск.
Дымарь уже стискивал пистолет в руке. Лютер и не видел, как тот его схватил, но ствол теперь смотрел прямо Лютеру в правый глаз. Большим пальцем Дымарь взвел курок.
— Видать, ты меня путаешь с кем-то, у кого имеется душа, — проговорил он.
— Видать.
— И ты небось думаешь, что я не из тех, кто прострелит тебе сейчас этот глаз, потом пойдет на соседнюю улочку и трахнет твою бабу в задницу, перережет ей глотку и сварит суп из ее младенчика.
Лютер ничего не ответил.
Дымарь провел дулом по его щеке. Поскреб мушкой Лютеров висок, обдирая кожу.
— Ты, — произнес он, — больше не станешь связываться ни с какими собирателями ставок, ни с какими любителями дури. Ты будешь подальше держаться от ночной жизни Гринвуда. Далеко-далеко. Ты никогда не войдешь в заведение, где я могу с тобой столкнуться. А если решишь вдруг бросить своего малыша, потому что простая жизнь для тебя слишком, на хрен, проста? Так я тебя поймаю и неделю буду резать на кусочки, а потом уж дам подохнуть. У вас имеются возражения по части каких-либо пунктов данного контракта, мистер Лоуренс?
— Никаких, — ответил Лютер.
— Закинешь остальные мои две тысячи в бильярдную, завтра днем. Парню по имени Родни. Он выдает клиентам шары. Не позже двух часов. Усек?
— Не две тысячи. Одну.
Дымарь воззрился на него, прикрыв глаза.
— Ладно, две, — сказал Лютер.
Дымарь поставил пистолет на предохранитель и отдал Лютеру. Тот взял его и убрал в пальто.