И пассажира в спортивной куртке, в каких ходят туристы и спортсмены, через стекло давно заметил, и то, как за все время разговора он не поднял рук выше пояса. И даже не пошевелился. Это невозможно, чтобы за несколько минут томительного ожидания в машине человек не почесал бы ухо, не ковырнулся в носу или просто не растер бы глаз. Но он все время сидел и держал руки внизу.
И только сейчас, когда опускался на колени, разглядел на шее пассажира черное пятно. То место, куда вошла, обжигая кожу, пуля от выстрела в упор…
Он не успевал даже вынуть из упрямой кобуры пистолет. Да и что толку было его выдергивать, если после этого нужно будет и предохранитель снять, и патрон в патронник загнать… Он не успеет сделать и половины этого. Он не успевал даже додумать эту мысль до конца.
Перед глазами офицера в тот момент, когда он услышал с обочины короткую очередь, снова появилось оружие. И с этого мгновения время для старлея начало останавливаться… Как в замедленном воспроизведении, он видел, как импортный пистолет в руке его — теперь это было ясно даже старлею — убийцы дернулся, вороненый затвор медленно, выбрасывая блестящую гильзу, поехал назад, и старлея снова ударило… И снова под сердце, туда, где в кармане куртки лежало уже насквозь пропитанное кровью служебное удостоверение… Он на мгновение закрыл глаза, а когда снова открыл их, перед ним стояло облако, похожее на верблюда…
Он вспомнил, как пятнадцать лет назад, устраиваясь после войны на работу в милицию, проходил психологический тест. И уже немолодая женщина сказала ему, сноровистому пареньку из войск связи: «Нарисуйте мне зверя невиданного» — и дала лист бумаги с карандашом. Много фронтовиков тогда погорело на отсутствии элементарной сообразительности. Кто рисовал драконов с пятью хвостами и десятью головами, кто микроба рисовал, думая, сколько щупалец ему нарисовать, чтобы он выглядел как можно невиданнее, а он, Саша Солейкин, нарисовал верблюда…
«Это же верблюд», — сказала психолог… А он ей заметил, что верблюдов с тремя горбами никто не видел, а потому это и есть самый настоящий зверь невиданный…
И вот сейчас этот трехгорбый верблюд, с каждой секундой перекашиваясь и меняясь в очертаниях, плыл над ним, и голове было холодно…
Сначала пропал слух.
Потом ощущение ног и рук. Онемели губы…
Чьи-то руки взяли его за затылок и уложили на что-то мягкое. Исчезло небо, и сразу пропало изображение.
Перед старлеем была полная темнота, и он успел сказать еще несколько слов:
— Верблюд… Я был тогда не прав… Я его видел сейчас… Значит… он существует…
Придя в себя, сержант сбросил с плеча «ППШ», и сделал это быстро, передернув затвор… О прицельной стрельбе не могло быть и речи — очередь из его автомата, резко пройдясь вдоль дороги, обвалила все четыре боковых стекла «Победы», в брызги разнесла левое боковое зеркало и вырвала лючок от бензобака.
Тот, что стрелял в его товарища, тут же вскинул обе руки вверх, и только это заставило сержанта чуть присесть, а потом и откатиться назад, под прикрытие кирпичной будки. Сколько пуль прошлись по тому месту, где он только что стоял, подсчитать было трудно. Понятно было одно: стрелок из водителя был неплохой и, не соверши он маневр, все пули попали бы в цель.
Очередь сержантского «ППШ» прозвучала, когда «Победа» взревела своим движком.
«Не может быть такого, чтобы я не попал в убийцу!..» — промелькнуло в голове сержанта.
Он хотел убить! Он хотел, чтобы салон этой проклятой «Победы» стал скользким от горячих мозгов этого гада!..
— Саша! — кричал сержант, на непослушных ногах выходя из-за укрытия. — Саша, ты подожди, Саша…
Эх, повалиться бы на пахнущую выхлопными газами дорогу и улечься поудобнее!.. Короткими, по два патрона, больше не надо… Раз пять по два, как бы это сейчас пригодилось… Хоть одна, да вошла бы в покрышку. Через километр «Победа» стала бы приседать набок и вырывать руль из лап этого гада…
Сержант, выйдя наконец на дорогу, пошел к офицеру. Он шел, его ноги подламывались, он хотел, чтобы это был сон…
— Саша… — позвал он еще издали. — А Саша…
Автомат, который он продолжал волочить за ремень по асфальту, скреб дорогу. Потом на землю упал и ремень.
— Саш, ты это брось… Ты что?.. А свадьба моя как… Ты ж свидетель… Сорвать хочешь?
Он подломил ноги в коленях, взял офицера за затылок и аккуратно положил себе на колени. Потом подумал, дотянулся до шапки и стал ее надевать на голову старлея.
А потом стал потряхивать его, словно стараясь разбудить.
— Ты это, Саша… Держись… Ты силы береги… — Сержант не смотрел в лицо друга, он смотрел в небо. Над головою его, медленно переставляя копыта, брел трехгорбый верблюд. — Сроду не видел таких уродов… Сейчас мы тебя в больницу… там вылечат…
Его кто-то отрывал от старлея, отрывал настойчиво, но он упрямо держал офицера одной рукой за клапан кармана, разбухшего и пропитавшегося кровью, а второй намертво сжимал его воротник.
И все-таки их расцепили. Двое каких-то мужиков в странной пятнистой форме подняли старлея, отнесли на обочину.
Сержант встал, поднял «ППШ», направил в сторону исчезнувшей за поворотом «Победы» и опустошил магазин.
— Не нужно, — сказал кто-то, укладывая на автомат сильную руку. — Уже не достать.
Сержант дошел до будки, сел на ступеньку, посмотрел на кровавое пятно у самого края дороги и положил голову на руки. И заплакал.
Забрав у сержанта автомат, Стольников быстро отомкнул диск, посмотрел в его нутро и чертыхнулся. Хотел кинуть и то и другое себе под ноги, но потом, бросив последний взгляд на сержанта, передумал. В два шага приблизившись к «ЗИС-110», он бросил оружие на заднее сиденье.
Двигатель машины ревел, как разбуженный медведь. Гнаться на «ЗИСе» за «Победой» было занятием бесполезным. Вероятно, бензобак машины заправляли бензином, который изготавливался кустарным способом.
— Ты посмотри, а? — изумлялся он, глядя на Жулина. — Это когда же они начали бодягой машины заправлять? В пятидесятых — пожалуйста, в двухтысячном — пожалуйста! Ты понимаешь, с какого времени у них здесь нефть воруют?
В будке трещала радиостанция.
— Солейкин, Солейкин, почему не докладываете?..
Жулин прошел в будку и накинул наушники себе на голову:
— Внимание! Срочно прибыть на этот пост! Здесь произошло боестолкновение. Есть убитый…
— Кто говорит?!
— Прапорщик Жулин.
— Какой прапорщик?
— Обыкновенный прапорщик! — рявкнул Жулин. — Вы что, о прапорщиках никогда не слышали?
— Олег! — крикнул Стольников, слушавший этот разговор. — Прапорщики появились в СССР в семьдесят втором году! Окстись, пока тебя безумным не посчитали!