Изредка по дороге туда-сюда проезжали грузовики, которые неизбежно останавливались патрулями французов и досматривались. Еще бы. После того как фрегатик испоганили и народу положили, будут землю рыть.
Человек с оружием очень веский аргумент против мирного обитателя, хочешь не хочешь, а в кузов дашь заглянуть. Ты не можешь говорить резко или грубо, потому что у солдата могут быть мозги набекрень или настроение плохое, возьмет и пристрелит.
Но местным водителям не привыкать, они тут так и живут: есть «наган» – нет «нагана», потому что никакой полиции в европейском понимании здесь не было и нет, а когда будет – никто не знает.
Увидел патруль, останавливайся, выходи из кабины, показывай, что везешь.
Местные жители за столетия привыкли к французам, срослись с ними и даже говорили на их языке, но политически Париж, со своей поддержкой оппозиционеров, на данный момент находился по другую сторону, нежели действующая власть. Теперь у джибутийцев был свой президент, за которого отдали восемьдесят три процента голосов. Он обещал лучшую жизнь, и ему верили.
Люди не хотели голодать, хотели врачей, развлечений и доллары. Заметьте, нигде в мире «электорат» не хочет работать. Все хотят хорошо жрать и развлекаться, есть же лозунг «секс энд кекс», что в переводе означает «хлеба и зрелищ». Хотят плодиться. Много. Некоторые желают не вылезать из путешествий, глаза продавать. Кто-то бы только жрал и спал. Такова сущность примата: лень, лень и еще раз лень, и тут никогда ничего не изменится.
Выборы прошли всего три месяца назад, и мандат доверия у Нияза пока был. Потеряй он склады, и рейтинг президента, не важно, что местные пока не понимают слово «рейтинг», повис бы, как детородный орган после азартной работы…
Глядя, как французы шмонают проходящую фуру, Голицын наконец созрел:
– Будем продвигаться вдоль причала, до края площадки с контейнерами. Дальше по обстановке.
Стараясь не мелькать ни со стороны дороги, ни со стороны берега, четверка боевых пловцов стала продвигаться вглубь порта.
По ходу им попались еще два усиленных патруля по четыре человека в каждом. Хорошо, что солдаты не обыскивали причал и сооружения, а стояли и глазели по сторонам. Неплохой способ выискивать бродячих собак, но не солдат противника.
Солнце понималось к зениту.
Температура воздуха, как и вчера, выше тридцати.
Старший лейтенант сообразил, что весь периметр порта наверняка контролируется и бежать вперед рысцой совсем не выход. Главное, они пока никуда не вляпались, а так подмывало вылезти и показать, кто тут папа. Честное слово.
Где-то вдалеке что-то сыпучее ухнуло вниз. То ли в трюм корабля, то ли из трюма. Чуть ближе скрипнули тормоза какой-то машины, о чем-то громко спорили, орали рабочие, которые находились, на слух, метрах в ста. Над головами в стороне заработал электродвигатель подъемного крана, и тот начал движение, перекатываясь по стыкам проложенных для него рельсов. Куда-то по своим делам проехал небольшой погрузчик на электрической тяге.
Порт жил своей обыденной жизнью, так казалось; убрать бы из фона шаги патруля.
Когда тебя поимели один раз, похоронив примерно половину взвода под развалинами дома, в который угодила крылатая ракета, когда тебя поимели второй раз, выведя из строя современный фрегат, невольно начинаешь суетиться. Блох надо ловить. Ты вспоминаешь, что тебя долгие годы готовили. Ты ищешь документ на скупой полке в комнатке жилого блока, где написано, что ты крут. Но документа нет, а тебе бы он помог собраться с мыслями и взять в руки оружие. Приходится щупать себя между ног. Неужели я самец?! И это мне сейчас заступать в патруль и ловить русских?!
О нет! О да!
Работать, работать, лягушатники!
Морпехи остановились, так как перед ними было открытое пространство и преодолеть его на виду у патрулей они не могли.
Подрывники Бертолет и Малыш были пусты, как полки с соленьями после долгой зимы, так бы подорвали чего в стороне, отвлекли бы, и глядишь, преодолели бы метров семьдесят открытого пространства до деревянных ящиков, уложенных впереди.
Оставалось сидеть между контейнерами, которые раскалялись все больше и больше, превращая пространство между стенками в некую жаровню, и думать или рассчитывать на какой-нибудь случай.
Судьбина могла к ним повернуться задницей, французы, они же не дебилы, они же французы. Пусть рядовой и сержантский состав набран со всего мира из искателей приключений, но офицеры чуть ли не прямые потомки Людовика какого-нибудь; судя по тому, сколько их короли баб трахали, наверняка вся Франция уже голубых кровей. Мозги-то должны быть. Наводнят порт патрулями и, когда простое стояние ничего не даст, начнут прочесывать каждый угол.
Что делать? Звонок другу.
– Кэп, Кэп, как слышишь?
– Хорошо слышу, – сидя на дне воронки и сплевывая с губ землю, ответил командир.
– Обложен в порту, ищу варианты выхода. Булки не привез, потерял по дороге.
Татаринов не стал сообщать Голицыну о потерях, а подмывало кому-нибудь пожаловаться.
– Где вы находитесь? – уточнил командир.
– Сидим на краю контейнерной площадки.
– Если вплавь вдоль причала?
– Велика вероятность обнаружения. У нас нет аквалангов. Впереди два корабля на разгрузке. Мы сможем выполнить этот маневр только ближе к ночи.
– Понял тебя, перезвоню.
Татаринов позвал Исмаила, и тот сполз к нему на дно техногенной ямы.
Гвардеец продолжал находиться под впечатлением бойни, которую учинили подготовленные морпехи рискнувшим дерзнуть силам противника. Исмаил не понимал, как может такая маленькая группа людей сдержать целую толпу.
– Серов! Тащи сюда свои навороты, – приказал Татаринов. Связист притащил ноутбук, который таскал в защищенном чемодане. В воронке стало тесно, а не высунешься, пока снайпер развлекается. А ушел он или нет, проверять никому не хотелось.
Через минуту увидели на экране план порта, и Татаринов спросил Исмаила о вариантах пересечения открытой площадки, которая была перед блокированной группой.
Исмаил нахмурил брови, пытаясь для начала сориентироваться в том, что ему показывают.
– Это вид сверху, со спутника, – уточнил Кэп. – Вот кромка воды, вот контейнеры. Наши вот здесь сидят.
Гвардеец пытался привести мысли в порядок, но, видимо, ориентирование на местности было не его лучшим качеством, поэтому он поднял глаза к небу. Татаринов вначале не понял, для чего это надо делать, и поспешил пояснить, что высоко над ними летает штуковина с камерой и передает изображение им в этот ящик.
Исмаил не слушал кавторанга и продолжал смотреть на небо. Через несколько секунд, успев зависнуть, перезагрузиться и найти вариант, он вернулся к русским.
Татаринов, как и всякий начальник, хотел услышать от подчиненного, что у них все хорошо.