Ошарашенный негр смотрел на него безумными глазами. Голицын принялся проводить интенсивную воспитательную работу. Он бил беднягу по морде вполсилы, для того чтобы тот никогда так больше не делал и не давал волю диким эмоциям в самый критический момент.
На мгновение русским и гвардейцам показалось, что они могут переломить ситуацию, но когда со стороны бескрайней пустыни увидели несколько джипов с оппозиционерами, стало понятно, что им не удастся восстановить контроль над складами.
Отстреливаясь, за минуту погрузили на единственную оставшуюся на ходу машину раненых, туда же покидали часть боеприпасов и были готовы к тому, чтобы дать деру.
Джипы стремительно приближались на полной скорости, и их надо чем-то и как-то останавливать. Тут Татаринов увидел Голицына и рядом с ним покорно и как-то грустно бегущего негра с расквашенной физиономией.
«За то, что я сейчас сделаю, – подумал про себя командир, – не то что орденов не дадут, руки не подадут. Но это тоже часть работы офицера, это тоже часть службы».
Он перехватил не успевшего отойти от избиения негра:
– А ю лав ё мавелэнд?
Тот подумал, что его сейчас опять начнут бить, и сказал:
– Йес.
Татаринов указал ему на подбитый танк и спросил, видит ли он пулемет.
Пулемет был виден.
– Так стреляй!
Благодаря такому шагу они получат хоть какое-то прикрытие, пусть и ненадолго.
При определенном умении и везении сдерживать противника с помощью такой огневой точки, учитывая, что в основном у противостоящих сил легкое стрелковое оружие, можно на протяжении нескольких минут. Чего вполне достаточно, чтобы они отошли.
Отступление.
Грузовик не успел отъехать от места боя и ста метров, а пулемет на танке заработал, не останавливаясь.
Рядом с бортом в сторону города бежали изможденные и уже навоевавшиеся гвардейцы из тех, кому не хватило места в кузове.
Татаринов не видел ничего. Он просто сидел в машине, которая постепенно набирала ход. Состояние мерзкое, будто изнасиловали…
Потерпеть поражение в бою… Когда вокруг тебя смерть, когда ты не можешь остановить неприятеля. Это бесконечное однообразное унижение. Невозможность что-то поменять, разъедающее, опустошающее бессилие. «Лучше бы пуля прилетела мне в голову, – думал Татаринов, – меня только что поимели, лишили чести, показали, насколько я беспомощен. Опозорили. Уничтожили».
– Командир, – рядом с ним в кабине сидел Голицын. – Куда дальше, решай.
Татаринов очнулся и увидел, что они уже въехали в город.
«Типичный мавританский стиль», – вспомнил описание Джибути Татаринов. Ему откровенно захотелось выстрелить в автора строки. Мелькающие мимо домики не виноваты. Просто хочется.
Особенность службы в армии заключается в том, что вы должны терпеть порой как физические, так и моральные унижения. Иногда от напряжения собственная психика дает сбой.
По рации на Татаринова начал орать президент.
– Не ссы, – зло ответил ему капитан второго ранга и отключился.
Командир сквозь лобовое стекло уставился в бесконечность.
На самом деле он снова обретал уверенность в себе.
– Там еще бежит за нами кто-нибудь?
– Да, бегут – подтвердил Поручик.
Водитель грузовика специально не газовал. В зеркало заднего вида было видно, что за ними действительно несколько человек продолжают бежать.
– А в кузове все забито? – справился Татаринов, больше рассуждая, чем проясняя ситуацию. Он и так все знал.
– Да, все забито, – ответил Голицын.
– Те, кто не отстал, самая выносливая, самая преданная делу часть роты. Сколько там народу? Ну-ка, стой.
Грузовик остановился. Татаринов вылез из кабины и, стрельнув у Маркони сигарету, закурил. Долго ждать бегунов-ополченцев не пришлось. Рожи у них были невеселые. На мгновение Татаринову показалось, что сыны саванны бежали за машиной не для того, чтобы продолжать сражаться, а чтобы убить самого Татаринова.
Тут капитан второго ранга должен был согласиться с ними. Он на их месте так и поступил бы, наверное.
Когда подбежали ополченцы, командир дал им время отдышаться, а сам попросил воды у Голицына, своя фляга была пуста.
Построил людей прямо на улице. И своих, и местных.
Народ глядел на происходящее из окон с опаской. Все слышали шум боя и теперь видели остатки сопротивления, остатки тех, кто был за президента. Обыватели понимали, что в случае потери источника продовольствия они будут вынуждены пойти к президентскому дворцу, чтобы выгнать Нияза и встать на сторону тех, у кого сейчас еда. Вот такая она простая и предсказуемая человеческая натура. И не важно, что страна не будет развиваться. Будет существовать только один-единственный порт, который работает на благо других стран как перевалочный пункт, а также военная база, чтобы местные не помышляли более ничего такого.
Подозвав Серова, Татаринов попросил его помочь с переводом.
– Мы проиграли сражение, но не войну! – Тут неожиданно Татаринов поймал себя на мысли, что ему уже плевать на международные расклады и даже на себя, и если сейчас последует приказ отступить, он все равно останется тут до конца. Неподдающееся логическому объяснению чувство было в нем с самого рождения. Это больше чем упрямство, это стремление доказать самому себе, что ты нужен, что ты не зря живешь на этой земле. – Я призываю вас к дальнейшему сопротивлению. Я призываю вас к тому, чтобы вы помогли мне остановить противника.
Чтобы поддержать командира, Голицын встал с ним рядом, сжал кулак и, подняв его вверх, как несколько часов назад, заорал, как здоровая дикая обезьяна. На этот раз воины уже не реагировали так бурно на его действия, однако в них оставалась капля, капля упрямства, та самая капля, которая отличает мужчину от мальчика, и многие из них издали нечто похожее в ответ.
– Дело не сделано, – продолжал кавторанга. – Мы сможем!
Совсем молодой парнишка с перебинтованными перебитыми руками не стал оставаться в машине, а выпрыгнул из кузова на землю и, пошатываясь, встал в строй.
Вначале это вызвало удивление местных, но потом решительные крики разнеслись по ближайшим улицам, как набат.
Татаринов с благодарностью посмотрел на солдата, этот поступок был необходим сейчас больше, чем какие-либо слова. Чувство несломленного духа нужно было и ему самому.
– Нам нужно где-то дождаться темноты, – сообщил командир негромко стоящему рядом Голицыну.
– Предлагаю вернуться в полуразрушенное здание рядом с местом попадания крылатой ракеты. Опять же, запах Родины.
– Шутишь, старший лейтенант, – зло ответил Татаринов.
– Там неплохое место, чтобы держать оборону. Открытое пространство метров на сто, в три стороны, с тыла пара переулков, но лучше все равно ничего не найдешь.