Он подогнал кресло к предпоследней двери.
— А вот здесь у нас начинается дорога на небеса.
Мужчина распахнул одну дверь, затем другую и вкатил Валю Смертина в скупо освещенную камеру.
Пахло здесь несносно. Тухлятиной и свежей кровью.
Кровью была обильно полита куча опилок в центре камеры. Луч света с потолка словно специально освещал только ее.
Валентин обратил внимание, что в камере холоднее даже чем в коридоре, продуваемом сквозняком.
Мужчина загнал кресло в дальний, самый темный угол. Сам прошелся по камере, обходя сально блестящие пятна крови.
— Здесь редко кто молчит, — заговорил он на ходу. — Случается, даже «химия» дока не действует. А тут пробивает.
Валентин заставил себя вспомнить, что в Чечне к таким интерьерам — выстуженные руины и кровь — притерпелся довольно быстро. Стало немного легче. Но нездоровая аура, сконцентрированная в камере, продолжала отравлять и подтачивать волю.
— Декорации способствуют, наверно, — через силу бодрясь, произнес Смертин. — Много ума не надо, кабанчика подрезать да кровью все обрызгать. А клиента впечатляет.
Мужчина остановился. Черный комбинезон с накладными карманами подчеркивал волчью поджарость фигуры.
— Кабанчика? Неплохая мысль.
Он скользнул вбок и исчез в густой тени.
Раздался лязг открывшейся двери. Скрипнув колесами, в камеру въехало кресло.
Мужчина подогнал его к куче опилок. Луч света упал на голову человека в кресле.
По всем описаниям, это был Басурман, правая рука Модного.
Басурман исподлобья уставился на кучу опилок.
Открылась дверь, через которую ввезли Смертина.
Еще один мужчина в черном комбезе вкатил своего клиента.
Увидев его, Смертин едва сдержался.
В кресле восседал Туркан, законный вор, посаженный сходкой курировать центр Москвы. Несмотря на туберкулезную худобу, спину Туркан держал прямо. Смертину вспомнилась строчка из ориентировки на Туркана — «при ходьбе держит спину прямой». Особая примета, значит. Но на все многочисленные описания татуировок, шрамов и порезов, разреза глаз и родинок с бородавками, перечисления адресов и близких связей взять Туркана еще никому не удалось. Просто не давали.
А тут спеленали, как Буратино, и привезли.
«У чьих же я отморозков?», — в который раз задал себе вопрос Смертин.
Он мысленно прикинул объем работы, помножил на степень ее профессионализма и пришел к выводу, что отморозки ни к одной из известных ему силовых структур принадлежать не могли. А работала именно структура, а не банда Робин Гуда, это очевидный факт. Как куча опилок на полу.
Туркана поставили лицом к Басурману.
Басурман медленно поднял голову, посмотрел на Туркана и вдруг зашелся дребезжащим нервным смехом.
— Что, папа, не удалось на чужой елде в рай въехать? — Он страшно оскалил зубы. — Эх, я бы тебе кадык выгрыз! Я же видел по телику, как ты всех заложил, падла! Всех продал, всех!! Слышь, вертухаи, вы пленку с его допросом на сходку подкиньте, там его воры на куски порвут. Вам даже мараться не придется.
— Цыц, сучонок! — сиплым голосом прикрикнул на него Туркан.
Басурман рванулся в кресле. Но ремни не пустили. Он завыл, извиваясь всем телом, как червяк, стиснутый с двух сторон. Конструкция кресла была явно рассчитана и на таких седоков, оно даже не покачнулось.
Туркан завертел седой головой, как лунь на ветке. Двое в черном стояли неподвижно позади своих кресел.
— Эй, нехристь, дай лоб перекрестить! — с трудом выдавил Туркан.
— Тебя черт вилами перекрестит, — ответил мужчина, что привез Смертина.
Громко ударил выстрел. Из головы Басурмана выбило липкий ком и швырнуло в лицо Туркану.
Туркан завизжал, затряс головой, пытаясь стряхнуть с себя липкую массу.
Мужчина что привез Смертина, сунул пистолет в кобуру, сноровисто расстегнул ремни и свалил безжизненное тело Басурмана на кучу опилок.
Оперся руками о дужки кресла Туркана.
— Что, голос прорезался?! — крикнул он ему в лицо. — А ты думал, мы в «Петрах», где тебя каждая вошь знает? Нет, Туркан, здесь на твой закон клали с пробором.
Он выпрямился. Кивнул конвоиру Туркана.
— Назад на допрос. Будет волынку тянуть, еще раз к доку — и сразу сюда.
Туркана выкатили из камеры.
Мужчина постоял, разглядывая судорожно подрагивающее тело Басурмана.
Хрустя бутсами по бетонному полу, подошел к Смертину.
Валентин обмер и плотно сжал веки. Он вдруг отчетливо почувствовал затылком дырку в высокой спинке кресла. Через нее сочился студеный сквозняк и жег кожу.
Т а к умирать Смертин не хотел.
Он до хруста в желваках сцепил зубы, чтобы не заорать от страха, когда кресло стронулось с места и медленно покатилось вперед.
Сквозь веки просочился розовый свет — кресло въехало под лампу. А потом сделалось темно.
Валентин пошевелил пальцами, чтобы выяснить, жив он или нет. Пальцы двигались. И сердце еще билось. Только плохо. Вяло и с перебоями.
Он судорожно вздохнул, когда понял, что из камеры они выехали и теперь проклятое кресло катится по мрачному коридору. Куда-то под уклон. К мерному урчанию чего-то большого и мощного. Звук напоминал автоклав.
Скрипнули петли двери, веки лизнул яркий свет.
Мимо кресла проскрипели бутсы. Сквозь мерный гул вращающегося агрегата послышался голос мужчины. Он с кем-то разговаривал, не заботясь, слышит Смертин или нет.
— Сколько успели обработать? — донеслось до Валентина.
— Полностью — шестерых, Владислав, — ответил незнакомый голос. — Восемь дозревают. И еще там — трое. Только начали с ними работать.
— Забери из ликвидационной еще одного, — распорядился Владислав. — С него переходите на препарат «А». У нас еще восемь человек на конвейере, зашьетесь.
— Тогда давай я «аннушку» и этим троим вкачу. Что останется, прокрутим в барабане. Так быстрее получится.
— Хорошо. Действуй. Да, одну ванну я на часок займу.
— Как скажешь, Владислав.
Бутсы прохрустели по бетону, приближаясь к коляске.
Владислав больно похлопал Смертина по щекам, заставив открыть глаза.
Смертин увидел вытянутый зал, похожий на котельную. Только вместо котлов в нем стояли три автоклава, медленно проворачивающие овальные тела контейнеров. Вдоль автоклавов прохаживался человек в комбинезоне. Роста он был небольшого, круглый и видом напоминал прораба.
— Здесь наша экскурсия заканчивается. В этом зале мы утилизируем трупы. — Владислав указал на вращающиеся контейнеры. — Внутри культура бактерий, разогретая до нужной температуры. Бактерии жрут все, из чего состоит человек. При обычной температуре они не опасны, а примерно при ста двадцати градусах становятся активны. Через час от человека остаются только коронки и зубные протезы. Но их мы изымаем заранее.