Частая дробь от ударов лезвия по дереву оборвалась. В помещении повисла тяжелая, обволакивающая тишина. Глеб замер, расширенные зрачки не открывались от красной жирной массы, размазанной по колоде.
— Во-от! — выдохнул он. — А кабана того я неделю жрал. Жарил, коптил, в ивовых листьях тушил. Соли не было, золой обходился. Но вкус мяса на всю жизнь запомнил. И знаешь, чем кабан пахнет?
Он посмотрел в бегающие глаза Петра Алексеевича. Они, белесые от страха, замерли.
— Волей, — произнес Глеб. — Но откуда тебе это знать?
Он шагнул вперед. Нож вспорхнул из-под руки вверх, и черное сальное лезвие уткнулось острием в дряблую складку под подбородком мэтра.
— Рот открой, — ровным голосом приказал Глеб.
Нижняя челюсть Петра Алексеевича сама собой отпала вниз. Глеб надавил кончиком ножа на ряд фарфоровых зубов, заставив шире открыть рот.
Не оглядываясь, Глеб сгреб фарш с колоды и залепил им рот мэтра.
— А это колхозный хряк. Некастрированный свин. Мясо воняет спермой, дерьмом и комбикормом, — процедил он. — Глотай!
Нож переместился на живот мэтра. Петр Алексеевич закатил глаза, лицо сделалось пепельно-бледным. Глубокие борозды у носа и впадины на висках залоснились от липкого пота.
— Глотай!
Глеб сильнее вдавил нож, и Петр Алексеевич с хлюпающим звуком всосал в себя фарш. Сморщась, заглотил. Живот дрогнул от спазма.
Глеб вытер ладонь о форменный пиджак мэтра, развернулся на каблуках, прошел к морозильному шкафу, распахнул дверцу.
— О! Я же чую, что-то съедобное лежит поблизости! Вот куда заныкали, сволочи.
В ответ раздался звук натужной рвоты. Петр Алексеевич, перегнувшись через край ванны, исторгал из себя потоки белесой слизи. В мутном воздухе цеха поползла липкая волна зловония.
Глеб посмотрел на его выгнутую спину, дрожащие колени и пальцы с потемневшими ногтями, вцепившиеся в облупленный край ванны. Нож, все еще зажатый в руке, дрогнул черным лезвием.
Глеб облизнул губы, сплюнул себе под ноги. Широким махом, не целясь, метнул нож через весь цех.
Свиная туша, жирно чавкнув, приняла в себя стальное лезвие. Наружу осталась торчать только рукоять. В щербинах грубой насечки тускло бликовал мертвый свет.
Глеб достал из шкафа судок с мясом и вышел, ногой захлопнув за собой дверь.
В варочном цеху царила тихая паника. Официанты сбились в кучу, перекрякивались, как пингвины на льдине. Дебелая тетка что-то втолковывала шеф-повару, округло поводя руками. А тот стоял, хмурый и сосредоточенный, как хирург перед операцией.
Глеб подошел и протянул повару судок.
— Трофим Ильич, с кабанятиной возникли проблемы. Вот парная лосятина, если не ошибаюсь. В порядке импровизации и очень скоренько изобразите из нее что-нибудь.
— А какие проблемы с кабанчиком? — еще больше нахмурился шеф-повар.
Дебелая повариха с невероятной для ее фигуры скоростью скользнула вбок и исчезла из поля зрения. Остался только табачный запах подмышек и густой, как бульон, запах перегретого у плиты сдобного тела.
— С кабанчиком — никаких. Классно получился. — Глеб успокаивая, коснулся руки повара. — Но едоки у меня сегодня подкачали. Уж извините, Трофим Ильич. У одного язва, у второго что-то там непроизносимое… Думал потешить вашим фирменным кабаном, да не вышло. Попостнее бы им да на скору руку. Сможете?
Трофим Ильич распустил морщины на лице.
— Отчего же нет? Мясо знатное. — Посмотрел на буро-красное мясо в судке. — Хоть сырым ешь.
— Я бы съел. А им каково? — Глеб сверкнул улыбкой. — Постарайтесь, Трофим Ильич. В ваших руках моя деловая репутация.
Трофим Ильич преисполнился ответственности. Свободной рукой поскреб подбородок.
— Пока вальдшнепов фаршированных распробуете, минут десять пройдет. Разрезать на порционки, в масло кипящее макнуть… Травки сверху. Соку чесночного, а? Или сами с соусами разберетесь?
— Не смею советовать мастеру!
Глеб снял с тележки серебряный судок с отвергнутой кабанятиной, не глядя вытянул руку в сторону. Кто-то из официантов метнулся, и рука тут же опустела.
— Трофим Ильич, только одна просьба — не до хруста. С кровью!
— Само собой, с кровью, — кивнул шеф-повар.
Глеб щелкнул пальцами, призвав к вниманию официантов. Фельдфебельским глазом осмотрел строй черных смокингов и белых рубашек.
— Начинаем, ребята! — скомандовал он.
И вышел, ни на кого не глядя.
В нише, у задернутой толстой портьеры, он остановился.
В зале шел неспешный тихий разговор. Обрывки фраз, полные намека на нечто большее, чем было произнесено вслух. Частые паузы, в которых умещался долгий взгляд глаза в глаза. Обертоны и интонации, различимые только тонкому тренированному слуху.
«Нафталиновые души», — процедил Глеб.
Резко втянул носом воздух. Верхняя губа выгнулась, сжавшись к носу, обнажив хищный оскал.
Решетников сибаритствовал, как медведь, забравшийся в малинник. Добрынин хрустел тонкими косточками вальдшнепов, как кот. И так же блаженно морщил сальную физиономию. Салин ел так, как рекомендуют японские диетологи, «украдкой от самого себя». Кусочек того, ломтик другого, не спеша и не досыта.
Он краем глаза следил за Глебом. Вернее, не мог оторвать от него взгляда. Глеб поглощал пищу странно. Нельзя сказать, что неаккуратно. Нет, при всем желании упрекнуть его в отсутствии манер было нельзя. Но было что-то хищное в том, как Глеб кусал, пережевывал и заглатывал пищу.
И к тому же он единственный выбрал лосятину с кровью. При каждом нажиме вилки из едва изменившего цвет куска мяса на тарелку выступала мутная сукровица. Глеб макал в нее отрезанный кусочек, точным движением отправлял в рот. Пережевывал, играя желваками на скулах. Насаживал на вилку соломку картошки, макал и ее в кровавый соус, отправлял в рот. И тут же прицеливался в горошину. Так и ел, размеренно, точными, скупыми движениями орудуя вилкой и ножом.
— Фазанчик — выше всяких похвал. — Решетников положил на край тарелки обсосанную косточку. — А как твоя лосятинка?
— Прекрасно. Лось не был алкоголиком, это точно, — ответил Глеб.
Решетников недоуменно изогнул бровь.
— Анекдот такой есть. — Глеб промокнул салфеткой губы. — Охотник наткнулся в лесу на лося. Тот воду из ручья пил, ни на что внимания не обращая. Ну, охотник долбанул ему между рогов из двух стволов. Треск на весь лес! А лось пьет. Охотник перезарядил и опять дуплетом — ба-бах! Лось пьет. Охотник опупел от такого и весь патронташ высадил. А лось только ушами прядает, но пьет. Кончились патроны, а охотник уже в раж впал. Схватил ружье за стволы и, как дубиной, стал охаживать лося по башке. Ноль эмоций! Мужик приклад расколол, стволы погнул, а лосяка все пьет и пьет. Плюнул мужик и весь в непонятках пошел домой. — Глеб обвел взглядом слушающих. — А лось через час морду из ручья вынул и простонал: «Все, завязываю пить с бобрами. Трубы горят и башка, как чугунная!»