— Для начала ты возьмешь Гарика к себе и под протокол реализуешь всю эту компру — Злобин указал на коробки с бумагами. — Это твой страховой полис до следующих губернаторских выборов. Я человек добрый, по этим эпизодам обвинения предъявлять не буду Пока. Но бумажки в деле останутся, так?
— Ясно, при необходимости по вновь открывшимся обстоятельствам мы это дело из архива вытащим и всем кровь испортим, — подхватил Твердохлебов. — Одна проблема — как бы они Гарика до суда не грохнули.
— Я вообще удивляюсь, почему он до сих пор жив, — усмехнулся Злобин. — Придется вторым условием поставить сохранность его жизни. Хотя бы до суда. А если и грохнут после, то мы всегда сможем реализовать компромат, вспомнив о гражданине Музыкантском.
— Это как?
— Сейчас все увидишь. — Злобин достал из папки документ. — Кстати, тебе не кажется, что Гарик на толчке застрял?
Твердохлебов пружинисто вскочил на ноги, распахнул дверь и крикнул:
— Карась! Тащи сюда засранца.
Гарик вошел в кабинет, вспомнив старые лагерные привычки: руки, как положено, держал за спиной.
— Садись, мученик. — Злобин снял трубку, набрал номер, свободной рукой указал Гарику на диван.
— Алло! Виталик, ты еще не упал от усталости?.. Молодец, терпи, атаманом станешь. — Злобин поднес к глазам документ. — Так, Стрельцов, я тебе решил немного жизнь облегчить. Напиши поручение Твердохлебову на снятие показаний с гражданина Яновского… Как тебя в миру кличут? — обратился он к Гарику.
— Игорь… Михайлович, — дрогнул голосом Гарик и затравленно посмотрел на нависшего над ним Твердохлебова.
— Игоря Михайловича. — Злобин подмигнул Твердохлебову. — А какие проблемы? Дело официально за тобой числится, лицо ты у нас процессуально независимое… Короче, Твердохлебов сам к тебе через десять минут за бумажкой подъедет. Заодно, чтобы все было по закону, пусть Гарик поприсутствует на изъятии барахла из своего офиса. Потом отдашь его Твердохлебову… Погоди благодарить! Есть еще одно поручение. Петя даст тебе трех рэксов с автоматами… С ними ты рванешь в «Балтийский народный банк» и изымешь все, что находится в ячейке номер двести три, арендованной гражданином Яновским. Не забыл, как постановление оформлять? Договор я с Петей передам, все данные оттуда спишешь. Все, до связи.
Злобин бросил трубку и уперся взглядом в пошедшее пятнами лицо Гарика. Ждал реакции. И она последовала незамедлительно. Гарик откинулся на спинку дивана и затрясся в рыданиях.
— Что это с ним? — удивился Твердохлебов.
— Приступ жадности, — спокойно констатировал Злобин. — Гарик, тебя разве не учили, что хранить все деньги в одном месте глупо? Только не говори, что это премия от Чубайса за ударный труд, не поверю. Или ты думал, что я на договор, который у тебя из сейфа взял, внимания не обращу? Гарик, сколько в ячейке денег? — ровным голосом поинтересовался Злобин. — Колись, все равно узнаю.
Гарик уставился в потолок, на секунду его лицо сделалось мертвенно-бледным.
— Не усугубляй и без того хреновое положение, Гарик, — мягко нажал Злобин.
— Четыреста шестьдесят тысяч. Баксами.
— Ну, блин… — Твердохлебов шлепнул кулаком по ладони. — Ну, гады, и аппетиты у вас!
Злобин откинулся в кресле, с улыбкой следил, как Твердохлебов пытается справиться с праведным гневом.
Не удержался и подлил масла в огонь:
— Петя, все же честно заработанное. Человек годы по копеечке откладывал.
— Да у этой суки только срок может быть честно заработанным! — еще больше вскипел Твердохлебов. — Эх, жалко, что тебя, Гарик, в той хате не было! Шлепнул бы с удовольствием.
Судя по тому, как налилось краской лицо Твердохлебова, здоровье Гарика могло необратимо испортиться в ближайшую же секунду.
— Гражданин следователь, уберите его! — Гарик испуганно шарахнулся назад, стараясь вдавить рыхлое тело в спинку дивана. — Уберите, умоляю!!
— Да не верещи ты. — Злобин указал Твердохлебову на кресло. — Присядь, Петя.
Твердохлебов тяжело засопел, но подчинился. Злобин придвинул к краю стола лист бумаги, положил сверху ручку.
— Хорошее у меня сегодня настроение, гражданин Яновский. Пользуйся, так и быть. — Он указал Гарику на лист. — Пиши добровольную выдачу бабок из ячейки, принадлежащих гражданину Музыкантскому.
Первым на него бросил недоуменный взгляд Твердохлебов, Гарик соображал медленнее.
— Простите, не понял, — пробормотал он.
— А что тут непонятного? — усмехнулся Злобин. — Несправедливо получается: один на нары, а другой — на Канары. Тебе один черт конфискация светит, так поделись неприятностями с товарищем. Подумай сам, если бы Музыкантский с Филей не погорели, пришли бы мы сюда? То-то. Короче, хватай ручку, пока я не передумал. Или это у тебя не единственная кубышка, а? Смотри, Яновский, я же, если захочу, до упора копать буду.
Гарик проелозил задом по дивану и в секунду оказался у стола. Подтянул к себе лист и быстро принялся покрывать его неровными строчками.
— Тебе Музыкантский перед отъездом звонил? — как бы мимоходом спросил Злобин.
— Угу, — кивнул Гарик, не отрываясь от письма. — Среди ночи, козлина, разбудил.
— И чего это Муза с дагестанцами связался? — Злобин через Гарика, ссутулившегося над столом, посмотрел на затихшего Твердохлебова.
— А черт его знает. — Гарик поднял голову. — Слушайте, а может, это их бабки? Давайте я так и напишу. Злобин едва подавил улыбку.
— Ну, голубь, ты это только предполагать можешь, — с сомнением протянул он.
— Нет, он сам мне говорил. И не раз. — Гарик на секунду задумался. — Во! Он типа боялся, что они его подрежут или сами за бабки передерутся, поэтому у меня в ячейке баксы и держал. Ну типа по дружбе.
— Пиши, — разрешил Злобин, спрятав улыбку. После таких показаний Музыкантский автоматически уходил в розыск по сто двадцатой. — Подробности Твердохлебову расскажешь. У него к тебе масса вопросов накопилась. — Злобин кивнул на коробки.
Твердохлебов подмигнул, дав понять, что намек понят.
Гарик Яновский быстро строчил по бумаге, то и дело смахивая капельки пота со лба. Твердохлебов, вытянув ноги, отвалился в кресле и прикрыл ладонью глаза, судя по мерному дыханию, задремал.
А Злобин от нечего делать разглядывал янтарную чашу, украшавшую стол Гарика. Чашей ее назвать можно было с большой натяжкой, просто большой кусок плохо обработанного янтаря, с гладким углублением в центре, размером с яблоко. Злобин вырос в янтарном крае, видел всякие поделки из солнечного камня, даже сам в пионерском возрасте что-то вытачивал. Он на глаз определил, что камень сам по себе ценности не представляет, мутный, едва пропускает свет. Работа топорная, даже местные саморезы вытачивают искуснее. Только такой жлоб, как Гарик, мог поставить на стол эту уродину. Даром что весом почти в три кило, атак — никакой ценности.