Оказалось, что незаметный тихоня состоит в платонических отношениях с гражданкой Австрии. И письма адресовались именно этой Ингрид, а не сестре Инне. Сестра их только переправляла дальше, меняя конверты. С Ингрид он познакомился через сестру на последнем курсе института, молодые люди даже умудрились провести две недели в зимнем Сочи. Куда смотрел местный отдел КГБ, неизвестно! Да и гонористые ребята из московского управления прохлопали, с таким контактом в ПВО отправили служить.
Градус эпистолярного романа уже достиг такой точки, что Ингрид перебралась в Москву, устроившись мелким клерком в посольстве Австрии, где дожидалась скорого Возвращения из солдатчины своего милого.
Елисеев сглотнул слюну, как оголодавший пес, увидавший кусок отборной телятины. И стал думать. Проблема состояла в том, что добычу могли беззастенчиво вырвать из пасти более матерые и породистые коллеги.
И Елисеев, разом подобрев и сменив тон, сделал все возможное, чтобы превратить проштрафившегося лейтенанта в своего агента и лучшего друга. Подписку о сотрудничестве, само собой, он с Игнатова слупил в одну минуту. Но целый день ушел на завязывание теплых дружеских отношений. В результате Игнатов присовокупил к подписке заявление, что ни шагу на опасной тропе контрразведки он не сделает без Елисеева, единственного из сотен тысяч оперов КГБ, которому можно доверять.
Преподаватели в Высшей школе КГБ все уши прожужжали Елисееву о том, что личный контакт с агентом — великая сила. Именно эту силу Елисеев и сумел поставить себе на службу. Остальным оставалось только утереться.
Но Елисеев был не настолько глуп, чтобы не поделиться успехом с начальством. Набросав план оперативных мероприятий, зенитом которого являлось внедрение агента Гёте, (такой псевдоним он присвоил Игнатову), в святая святых БНД [37] , Елисеев пошел на доклад к полковнику Черкасову, намертво застрявшему на своей должности в особом отделе округа.
Суть доклада сводилась к тому, что без чуткого руководства опытного старшего товарища вся хитроумная комбинация заранее обречена на провал.
— Само собой, — сразу же подобрел лицом Черкасов и добавил: — А ты не дурак!
И завертелось.
Лейтенанту Игнатову срочно придумали недельную командировку в Москву. В первопрестольной московские опера реабилитировались, детально зафиксировав любовное свидание агента Гёте с его австрийской пассией. Из-за кордона к тому времени на Ингрид уже подоспели уточненные данные. Все у барышни оказалось в ажуре, даже дядя в ФРГ имелся, а у дяди имелись плотные связи с БНД. Можно было примерять майорские погоны и паковать чемоданы, потому что курировать агента Гёте Елисеев с Черкасовым планировали из удобного кабинета в здании Центрального управления на Лубянке. Не обломилось.
Кто-то что-то переиграл или места не нашлось для наглых провинциалов, но Игнатов получил распоряжение убыть в ГСВГ — Группу советских войск в Германии, — и следом за ним в Берлин отправились расти в званиях Елисеев с Черкасовым. Берлин, конечно, не Москва, но и от постылой Читы резко отличается.
Ингрид через месяц уволилась из посольства и уехала в Вену; потом всплыла в Западном Берлине, откуда время от времени наведывалась в социалистическую часть Германии на свидания с любимым. Дядя счел своим долгом навестить будущего родственника и слупить с него подписку о сотрудничестве с БНД. Сообщение об этом радостном событии немедленно ушло в Москву
Операция удалась и жизнь Феди Елисеева тоже. Дед, обретавшийся где-то в чекистской Валгалле, наверняка порадовался за внука.
— Приехали, Федор Геннадиевич, — сказал водитель.
Елисеев очнулся от воспоминаний и нехотя вернулся к реальности.
А она была безрадостной — перегретое нутро «уазика», пот, пощипывающий подмышки, глупый ефрейтор за рулем и шлагбаум, перегородивший дорогу к роще. На полосатом столбе болталась жестянка с надписью «Спецобъект. Проход запрещен». На краю опушки уже появился солдат с автоматом на груди, всем своим видом демонстрирующий, что спецобъект он будет оборонять до последнего патрона.
Елисеев знал, что находится в роще, поэтому тихо выругался:
— Конспираторы, твою мать!
Ефрейтор сделал вид, что ничего не слышит. В водители для особого отдела специально подбирались именно такие тугоухие молчуны. Елисеев прислушался к себе, определяя, чего ему больше хочется: дать команду водителю снести бампером эту полосатую бутафорию или пройтись пешком, благо, знал, недалеко. Хотелось первого, но он выбрал второе.
— Жди здесь, — приказал он ефрейтору, толкнул дверцу и выбрался наружу.
Под куртку сразу же забился свежий приморский ветер, надул бугор на спине. Куртка задралась, и часовой увидел кобуру на поясе у Елисеева.
Появление рослого дядьки в гражданке, да еще со стволом, на подступах к объекту, вверенному под его охрану, так возбудило часового, что он передернул затвор автомата и проорал срывающимся голосом:
— Стой, стрелять буду!
Их разделяло не больше двадцати метров, и Елисеев здраво рассудил, что хоть одной пулей из рожка его все-таки зацепит. Решил не искушать судьбу.
— Боец, я подполковник Елисеев, особый отдел округа. — Он достал из нагрудного кармана красные корочки. — Подойди и посмотри.
— Проходите! — неожиданно разрешил боец, потеряв всякий интерес.
Елисеев быстро пошел по утрамбованной колесами колее, нырнул под шлагбаум. Часовой, закинув автомат за спину, безучастно следил за вторжением на объект.
— Патроны-то есть? — бросил Елисеев, проходя мимо. Рядовой, судя по пряжке на ремне, болтающейся ниже всех норм устава, и наглому взгляду, уже перевалил рубеж, когда безропотно играют в оловянных солдатиков, и лишь усмехнулся в ответ.
— Ну бди дальше, сынок, — распорядился Елисеев, абсолютно уверенный, что часовой через минуту уже будет курить вместе с его ефрейтором.
Дорога по дуге уходила в глубь рощи и впереди, как знал Елисеев, метров через двести утыкалась в большую поляну. Еще весной это были угодья местного лесничества, а потом сложной бумажной комбинацией произвели землеотвод под нужды Минобороны. С тех пор поляне присвоили литер «спецобъект № I», но то, что Черкасов воспримет это так буквально, Елисеев не ожидал. Во всяком случае, две недели назад, когда приезжали размечать участки поддачи, никакой охраны не было.
Причину введения режима максимальной секретности он понял сразу же, едва дорога вывела на поляну. Стройка была уже в полном разгаре. Такая концентрация техники камуфляжной окраски, груды стройматериалов, укрытых маскировочными сетями, и полуголых людей на десятке гектаров могла бы породить нездоровые раздумья у генералов НАТО. Русская армия так азартно вгрызалась в болотистую землю, словно дело шло к войне. Слава богу, в НАТО знали, что из всех видов фортификационных сооружений новые русские генералы особенно полюбили многоэтажные дачи.