Белов проснулся, разбуженный раскатом грома, час назад. Поворочал дряблым языком, сглатывая травяную горечь. Обвел глазами обшарпанные стены, соображая, где он и как сюда попал. Дурман, скопившийся в голове, мешал думать. Мысли вязли, как мухи в меду.
— Настя! — вскрикнул он, попытался вскочить, но мозг, опаленный окончательной догадкой, не выдержал напряжения, что-то лопнуло в виске, и, заскрежетав зубами от невыносимой боли, Белов провалился в забытье.
А сейчас жил только мозг, и в нем в такт сердцу буравило злое, как кинжальный осколок стекла, слово «инсульт». Взорвавшийся в мозгу сосуд превратил человека в безвольную тряпичную куклу. Самое страшное заключалось в том, что Белов знал и понял все, возможно, больше всех в этом обреченном городе. Удар не лишил его разума, и это во сто крат усилило пытку. Мозг профессионала продолжал шлифовать факты, аккуратно подгоняя один к другому, и они складывались в уже знакомую картинку. Белов гнал от себя мысль, что напоминает часы, забытые в мертвом доме, никому уже не нужны исправно цепляющиеся друг за друга шестеренки, некому взглянуть на циферблат, чтобы узнать, сколько тебе отмерено. Он давил в себе отчаяние, усилием воли заставляя себя раз за разом восстанавливать картинку. Держался на одной вере, что не может все кончиться так бессмысленно, Господь не допустит такого, обязательно найдут, и тогда, хоть зубами зажав карандаш, он нацарапает то, что узнал, нашел, выстрадал, понял.
Грохнул лифт, остановившись на верхнем этаже. Через минуту заворочался ключ в замке. Белов закрыл глаза, по вискам побежали жгучие ручейки слез.
Настя включила свет в прихожей, шлепнула об пол мокрой обувью.
— Игорь Иванович, как вы? — раздался ее бойкий голос.
Пробежала на кухню, включила там свет. Белов забулькал, захрипел, пытаясь привлечь к себе внимание. Затих, когда услышал приближающиеся шаги.
Настя замерла на пороге, прислушалась.
— Вы спите?
Белов, как мог, замычал. Звук вышел носовым, странного тембра, словно кто-то неумелый дунул в саксофон.
Настя включила свет. Посмотрела на Белова, отчаянно вращающего белками.
— Что с вами?!
Белов опять затрубил носом и чуть не разрыдался от бессилия.
Настя приблизилась, не спуская взгляда с безжизненных рук Белова. Он отметил, что уходила она в платье, а вернулась в черных джинсах и влажно облепившей грудь майке. Мокрые волосы были гладко зачесаны за уши, подчеркивая красоту бледного лица.
— Что с вами? — Настя припала на колено, подняла с пола вялую руку Белова, заглянула в лицо. — Сожмите мне пальцы. Что есть силы сожмите.
Белов даже не почувствовал, шевельнулись ли его набитые ватой пальцы.
— Все ясно. — Настя осторожно положила безжизненную руку на грудь Белова рядом с такой же, скрюченной и бессильной. — И вы так и лежали?
Белов моргнул, вспомнив, что так общаются с миром паралитики.
— Бедный, даже позвонить не могли. — Настя прикусила губку. — Ой, о чем я! Здесь даже телефона нет. Сто лет назад за неуплату отключили.
Она встала, сверху вниз посмотрела на беспомощно моргающего Белова. Запустила руку за спину, щелкнула кнопкой, высоко подняла, так, чтобы видел Белов, сотовый телефон.
— Позвоним? — как-то странно усмехнулась она. Втиснула телефон в вялые пальцы Белова и вышла из комнаты.
Белов хотел закричать, но вышел только сип. Скосил глаза, чтобы увидеть телефон в беспомощных руках. Слезы хлынули сами собой.
Настя неожиданно выглянула из-за косяка.
— Вот теперь я верю, что тебя хорошенько по мозгам трахнуло, — процедила она и исчезла.
Через минуту в ванной хлынул душ. Сквозь приоткрытую дверь донеслось довольно урчание. Потом Настя запела.
Экстренная связь
Навигатору
На пульт связи дважды поступали звонки с неизвестного мобильного телефона. Слышимость из-за грозовых разрядов минимальна. Опознать голос и принять сообщение невозможно. Номер, на который поступают звонки, был закреплен за Олафом.
Пеленг
Слепящее марево ударило в глаза. Максимов вздрогнул и пришел в себя. Опомнившись, вывернул руль вправо, вернул машину в свой ряд. Мимо с оглушительным ревом пронесся «дальнобойщик», отчаянно вереща клаксоном. Прицеп едва не вспорол борт машины Максимова.
Сбавив скорость до минимума, Максимов убрал руку с руля, ковшиком подставил под рану на боку. Из нее все еще сочилась кровь. Приходилось ждать, пока не наберется полная пригоршня, и глотать соленую горячую жидкость. Он проделывал это раз за разом, уже не обращая внимания на тошнотворный привкус во рту. Кровь — это жизнь. А ее не так уж много осталось в израненном теле.
Через опущенное стекло в салон врывался ветер, сыпал в лицо дождем. Если бы не его холодные удары и резкая боль, копошащаяся в боку, Максимов давно бы потерял сознание. Временами накатывала муть, опрокидывая в угарный сон, и тогда он сильнее вдавливал пальцы в рану, терзал ее, пока не прояснялся взор.
Максимов отрешенно смотрел в лобовое стекло, заливаемое потоками воды. Сил на эмоции не осталось. Жив — и слава Богу.
Те, кто хотели убить его, были настолько уверены в победе, что даже не удосужились выкрутить свечи у машин. Максимов нашел перед въездом в заброшенный лагерь сразу три приличные иномарки. Очевидно, одна из них предназначалась для Великой Крысы, так и не вернувшейся с шабаша. Вокруг не было ни души. Густой сосновый бор трещал и стонал под ударами ветра. Перекричать бурю Максимов не смог, никто не отозвался. Максимов решил, что нет времени искать оставшихся в живых и еще не пришло время хоронить мертвых.
Едва заурчал мотор подержанного «БМВ», Максимов вцепился в руль и приказал себе все забыть, превратиться в бесчувственного автопилота, в котором живет только курс, цель и желание предать смерти тех, кто ее заслужил.
Он не помнил, как выбрался из леса, как гнал по залитому водой шоссе. Очевидно, ему просто везло или невидимая, но могущественная сила убирала все препятствия с его пути, отводила опасности и толкала, гнала вперед.
Максимов покосился на пост ГАИ, проплывший слева. Вряд ли в такой ливень там найдутся желающие проверить документы у водителя невзрачного «БМВ», но на всякий случай сбавил скорость до безопасных шестидесяти километров в час. Проверки он просто не выдержал бы, и не потому, что документов у него не было. В одежде с чужого плеча, хрустящей от запекшейся крови, с мертвенно-бледным лицом и лихорадочно горящими глазами, Максимов гарантированно получал автоматную очередь под ноги и наручники на кисти.
Въехав на Химкинский мост, Максимов вытер о колено ладонь, содрав липкую сукровицу. Взял с соседнего сиденья сотовый телефон. Эту модную штуковину он нашел под ворохом одежды на заднем сиденье. Сначала обрадовался, но находка оказалась насмешкой судьбы. Дважды набирал номер пульта связи и дважды из-за треска и воя в эфире ничего вразумительного не услышал. Не надеясь, что разберут, орал в трубку обо всем, что узнал. Без толку. Равнодушно светился дисплейчик, помигивая черными букашками цифр.