У живота противника на фоне темной одежды уже икрился клинок. Поплыл вверх, вычерчивая в воздухе серебристую дугу. Еще мгновенье — и он сорвется в полет. А женские каблучки стучали все ближе, она бежала прямо на нож. Максимов выбросил руку, шакен, хищно взвизгнув в воздухе, вошел в выпрямленную руку противника, точно в сгиб кисти. Пальцы у того дрогнули, нож выскользнул из них слишком рано, бестолково закрутившись в воздухе, цокнул об асфальт всего в метрах двух, сверкнул злой искоркой и исчез в темноте.
Максимов упал на спину, всем телом оттолкнулся от жесткого асфальта, рывком оказался на ногах. Противник, все еще в шоке, едва успел оглянуться. Ударом ребром ступни в затылок Максимов мимоходом отправил его в нокаут, а сам прыжком рванулся вперед.
Едва успел. Вика уже выхватила пистолет из сумочки.
Поймал ее на грудь, подхватил левой за талию, оторвал от земли. Пальцы правой вцепились в пистолет, большим заблокировал взвод, не давая выстрелить, а давила она на спусковой крючок отчаянно. До хруста вывернул ей кисть, вырвал пистолет. Лишь после этого подбросил ее в воздух, у Вики вырвался короткий крик, когда он мягко подсек ей ноги. Осторожно опустил ее на землю, прижал голову к коленям и зажал ладонью рот.
— Дура! — выдохнул Максимов. Вика отчаянно затрясла головой. Максимов сильнее вдавил ее в свои колени.
— Успокойся, пока башку не оторвал.
Этого хватило. Убрал ладонь, испачканную помадой и слюной. Вика хрипло задышала, снизу вверх посмотрела на Максимова.
— Я… я… я… — пролепетала она.
— Потом расскажешь. — Максимов рывком поставил ее на ноги.
Противник все еще лежал, уткнувшись лицом в асфальт. Пятки расслабленно вывернуты наружу. Суди по светло-коричневым туфлям, в кафе был именно он.
Максимов решил познакомиться поближе. Но сначала прижал коленом к земле, завел руки за спиной. Шакен глубоко вошел в правую кисть, Максимов пока решил не вытаскивать стерженек из раны, иначе все вокруг зальет кровью. Достал из кармана моток тонкого шелкового шнура. Ничего подозрительного в полуметре шнура нет, а пригодиться может для многих полезных дел. Максимов набросил петлю на большие пальцы противника, стянул, обмотал несколько раз. Оставшимся концом туго перетянул кисть чуть выше раны. На несколько секунд прижал пальцы к сонной артерии противника. Пульс был слабый, но ритмичный.
В карманах ничего интересного не нашел. Проездной на все виды транспорта, немного денег. Ключей и документов не было.
— И кто же мы такие? — Максимов перевернул тело на спину. Всмотрелся в бескровное лицо. Лет двадцать. Лицо трапециевидное, скулы высокие, лоб высокий, широкий, брови густые, полукруглые, глаза широко посаженные, форма — типа «ракетка», уголки глаз загнуты вверх. Нос прямой, короткий, широкий. Носогубная линия глубокая, короткая. Губы правильной формы, нижняя чуть выступает, уголки загнуты вверх. Подбородок острый, раздвоенный. Особая примета — шрам на правом виске. Волосы густые, темные. Стрижка «а-ля сержант морской пехоты». То есть — почти ничего. Все.
Распахнул рубашку на груди и тихо присвистнул. На правой груди у парня красовался маленький черный иероглиф. Колют себе теперь все, что душе угодно, мода такая. Но тибетский знак Черного воина — весьма подозрительная экзотика.
Максимов осмотрелся. Переулок никак не отреагировал на произошедший в темноте бой. Тихо и пустынно. Мирно светятся окна.
У машины тихо всхлипнула Вика. Максимов досадливо поморщился.
Достал ключи, нажал кнопку на брелоке, снял машину с сигнализации. Почему-то был уверен, что сюрпризов не последует. Не тот стиль. А почему парень пришел один, сам расскажет, но чуть позже.
Подхватил на руки расслабленное тело, поднес к машине.
— Возьми ключи и открой дверь, — сказал Вике, прислонившейся к капоту.
Она послушно взяла ключи, долго возилась с замком.
— Вика, пожалуйста, побыстрее, — мягко потребовал Максимов. — Подъедут менты а я тут изображаю солдата-освободителя из Трептов-парка.
Щелкнул замок.
— Молодец. А теперь открой заднюю.
Вика послушно распахнула дверь.
Максимов пристроил парня на сиденье. Постарался придать непринужденную позу. Аккуратно повернул его кисть так, чтобы шакен не терся о колени.
Встряхнул руками, сбрасывая напряжение.
— Так, теперь слушай меня, милая. — Максимов положил руки на ее вздрагивающие плечи. — Ты ничего не видела, здесь тебя не было. Поняла?
— Да. — Ее глаза округлились. — Ой, у тебя кровь на губах.
Максимов машинально провел ладонью по губам.
Остался багровый мазок.
— Ерунда. — Облизнул соленые губы. — Теперь иди домой.
— А?
— Вика, на сегодня приключения кончились.
— Ма-акс! — Она потянулась к нему.
«Все! Психологическая хирургия, иначе нельзя», — решил Максимов.
— Иди домой, дура! — сказал, как ударил. Он оттолкнул ее, прыгнул в машину, захлопнул дверь. Мотор послушно заурчал, стоило только провернуть ключ, и сразу же заревел на второй передаче.
Машина, взвыв покрышками, задом рванула из переулка. Максимов заставил себя не смотреть на застывшую в свете фар фигурку. Круто вывернул руль, — ударил по тормозам, развернулся на месте. Фигурка исчезла, картинка в лобовом стекле в секунду сменилась, теперь прямо перед бампером плясали огни Садового кольца.
Максимов не удержался, бросил взгляд в зеркало заднего вида. Ничего, только черный провал переулка.
«Мы в расчете, Диана-охотница, жизнь за жизнь. Дальше каждый за себя».
Ударил по педали газа, вклинился в поток машин. Облизнул губы. Вкус острый, соленый. Вкус смертельной опасности и трудной победы.
Тащить за собой наружку по старой Москве практически бесполезно, они здесь знают каждую подворотню. Белов это знал, но все равно блуждал по тихим переулкам, уже без всякой цели, просто гулял. Поймал себя на мысли, что давно забыл уже, как это делается.
Быстро смеркалось, и на душе становилось тихо и грустно.
«Старость — это вечер долгого дня», — вспомнил он прочитанную давным-давно строчку. По молодости лет не придал ей значения, только отметил законченность формулировки. А сейчас вдруг осознал, как же точно сказано: угасание, воспоминания, умиротворение. Было многое, больше суеты и бестолковщины, хотелось одного, а делалось совсем другое, мечтал стать самим собой, а получился чьим-то знакомым, соседом по кабинету, отцом взрослых детей, мужем женщины, которой привык верить, но так и не узнал до конца. И наступил вечер, и ты понимаешь, что сделанного не изменить, потраченного не вернуть, и с осознанием этого приходит покой. Сумерки, мягкий свет лампы. Щелкни выключателем, и наступит ночь, забвение. Правильно поступают те, кто молится перед сном в конце долгого дня.