Их крестик уже вплотную приблизился к ярко-зеленой точке на дисплее.
«Уазик», надсадно урча движком, медленно перевалил через подножье крутого холма. Тропа в этом месте сузилась настолько, что по ней пришлось ехать, круто завалившись на правую сторону. Тяжко скрипнули рессоры, машина выровнялась.
Открылся вид на узкую долину, упирающуюся в выжженный склон.
— Приехали! — вскрикнула Юко. — Вон там лагерь.
Максимов взглядом обшарил ровную, как стол, долинку. Косая тень скрывала от глаз дальний конец, на который указала Юко.
Полная тишина. Ветер гонял султанчики пыли. Никаких признаков жизни.
Облегчения от конца трудного пути Максимов не почувствовал. Только тревогу.
— Ну-ка посигналь! — приказал он Пете.
На рев клаксона отреагировали только птицы. Два стервятника вяло поднялись в воздух на полпути к месту, где должен был быть лагерь.
Максимов достал из кармана миниатюрный бинокль. Приложил к глазам.
В окулярах отчетливо проступили контуры палаток. Людей видно не было. Вообще никаких признаков жизни. Слабый ветер трепал черную тряпку, повешенную на высоком шесте.
Максимов опустил бинокль. Послюнявил палец, высунул в окно.
«Надо же, повезло. Спиной к ветру подъехали», — подумал он.
— Подай чуть-чуть вперед, — сказал он водителю.
Все время, что «уазик» полз по залитой солнцем пустоши, в салоне висело напряженное молчание.
— Останови.
Максимов прикинул, что до места, откуда из чахлой травы взлетели стервятники, осталось метров двадцать.
— Ждите здесь. Никому не выходить.
Максимов вышел из машины. Снаружи было так же жарко, спасал только слабый ветерок.
Максимов машинально потянулся к платку, толстым жгутом накрученным на шее, но, решив не сеять панику раньше времени, отдернул руку.
Распахнул заднюю дверцу.
— Сиди, — остановил он Карину. — Леон, одолжи на пять минут…
Леону уточнять не требовалось. Он молча протянул Максимову «Калашников». Взамен Максимов отдал пистолет.
Максимов не оглядываясь пошел по тропе к лагерю.
Первый труп, как и рассчитывал, нашел через двадцать метром. Это был мужчина средних лет. Птицы уже успели основательно поработать над ним. Спина и ноги были сплошь исклеваны. В прорехах потемневшей от сукровицы майки влажно блестела разодранная плоть. Затылок был расклеван до белой кости.
Максимов распутал жгут и закрыл себе лицо, как хирургической маской. Сквозь влажную ткань дышалось труднее, но это была единственная защита.
Подсунул ствол под голову трупа, как смог, развернул к себе лицом.
Падальщики еще не успели обглодать лицо. Оно вздулось и потемнело, налилось трупной одутловатостью, но все еще можно было рассмотреть, что это европеец.
Явных следов насильственной смерти, на первый взгляд, не было.
На пожухлой траве отпечатался отчетливо видный след волочения — две борозды на сухой земле. Максимов пошел по следу и быстро понял, никто мужчину насильно не волок, он полз сам. Полз долго, из последних сил царапая земли, пока не затих, предоставив солнцу добить себя.
Максимов пошел к лагерю, чувствуя спиной слабые удары ветра.
«Труп почти свежий. Три — четыре дня, не больше, — рассуждал он. — Со словами Юко сходится. Непонятно только одно: почему лагерь ликвидировали без выстрелов? — И вообще, могли бы спалить к чертовой матери, имитируя нападение неизвестных бандитов».
Он знал ответ, просто пытался чем-то занять себя, пока не убедится, что угадал. Ответом был черный флаг над лагерем.
Второй труп — молодой женщины — лежал в пяти метрах от палатки. Трепавший его стервятник даже не стал взлетать, увидев Максимова. Просто хлопнул крыльями. Зло покосился на человека, перебрал лапами, устраиваясь поудобнее.
Максимов вошел в квадрат, образованный четырьмя палатками.
Никого. Только тяжелый трупный запах.
Сидевший на навесе стервятник гортанно вскрикнул, испугавшись неожиданного появления человека с оружием в руке. Громко захлопал крыльями и тяжело взлетел в воздух.
Вокруг все вдруг наполнилось движением и нечеловеческими мерзкими криками.
Максимов рефлекторно метнулся в сторону, кувырком прокатился по земле, распластался, описал дугу стволом автомата.
Из палаток, как стая растревоженных гусей, вырвались стервятники. Хлопали крыльями, волоча хвосты по пыли, тяжко подпрыгивали, ложась на ветер.
Он успел заметить, что грудь и шеи птиц лоснятся от липкой жижи. Едва сдержался, чтобы не дать очередь вслед взмывающим в небо тварям.
Стервятники, возмущенно клокоча, закрутили в небе карусель, явно не собираясь далеко отлетать от сытного стола.
Максимов встал, отряхнулся. Туже затянул платок. Из-под распахнутых пологов палаток пахнуло такой трупной вонью, что сразу же сперло дыхание.
В темноте палаток от жары трупы успели вздуться и потемнеть. Сложно было определить, мужчина перёд тобой или женщина. Максимов, борясь с тошнотой, заставлял себя смотреть, схватывая малейшие детали. Проанализировать можно и после. Сейчас главное — увидеть и запомнить.
Большой навес служил столовой и кухней. Длинный стол был пуст. В котлах чисто. После последнего приема пищи всей экспедицией никто ничего не готовил, даже не нашлось грязной посуды. Вся она, чисто вымытая, лежала в ящиках, укрытая от песка и пыли.
Под малым навесом, служившим кабинетом и штабом экспедиции, он нашел профессора Миядзаки. Опознать его удалось только по нашивке на нагрудном кармане куртки.
Профессор сидел, скрючившись, в шезлонге, ткань которого так пропиталась трупным ядом, что сделалась пергаментно-шершавой. От лица практически ничего не осталось. Страшно скалились белые зубы сквозь исклеванные до десен губы. В пустых глазницах засохла темная слизь.
Рука свешивалась к земле, черные отекшие пальцу указывали на блокнот, занесенный пылью.
Максимов ногой отбросил блокнот в сторону. Подошел, стволом стал листать страницы.
Профессор вел дневник четким каллиграфическим почерком. Лишь на двух последних страницах иероглифы превратились в дрожащие каракули. Единственное, что смог прочитать Максимов, было короткое слово на английском, повторяющееся раз за разом.
— Что-то вроде этого я и предполагал, — пробормотал он.
Антрикс — сибирская язва. В худшем варианте — легочной форме — три дня на все. Первый — легкое недомогание, напоминающее начало гриппа. Второй — жар и ломота во всем теле валят с ног. На третий легкие превращаются в кашу, и захлебываешься собственной кровью.
«Это в том случае, если ребята, вскрыв могилу, докопались до биологической бомбы, ждавшей своего часа. Такое случается. А если применили вирус из военных лабораторий, то все могло кончиться за одни день, — подумал Максимов, обводя взглядом мертвый лагерь. — Когда поняли, что умирают, было уже поздно. Только и успели, что флаг поднять, предупреждая живых».