«Одиннадцать», — машинально пересчитал Максимов.
Разворошил опилки, быстро пересмотрел чаши. Цены им, конечно, не было: янтарные чаши и кубки различных эпох, с любовью и знанием собранные опытным человеком. Говорят, доктор Роде собрал эту коллекцию по личному указанию рейхсфюрера СС Гиммлера, и работа велась под эгидой «Аненербе». Но нужной, той, что звалась Чашей Огня, не было.
Максимов едва сдержал стон. Чаша уплыла из рук, не доставшись никому. Ей, наверное, было абсолютно все равно, какие жертвы принесены и сколько крови пролилось за право обладать ею. Она была частью иного мира, где не действуют правила и законы, придуманные людьми.
«Истина в том, что небесный Огонь выплавил сок благородного Дерева, Ветер остудил сок, капля упала в Воду, она превратила мягкую каплю в Камень. Волны выбросили на берег Камень, в котором живет небесный Огонь. Человек придал Камню форму, чтобы собирать в нее Силу. Реши эту загадку, и ты обретешь Чашу Огня. И помни, Чашу нельзя найти, она сама придет в руки своего избранника», — вспомнил он строки из манускрипта алхимика Ар-Рази.
Он знал разгадку этой загадки. Чаша Огня, или Сан-Грааль, была сделана из янтаря. Морского ладана, как называли его прибалтийские славяне. Знал, что хранилась Чаша в святилище на острове Рюген. Знал, что род Рюриков, из которого вышел князь Олег, считался хранителем Чаши. Знал многое, но сейчас все знания были бессильны ему помочь. Чаша исчезла, так и не давшись в руки.
Максимов с трудом поднялся с колен, усталость все же догнала и вязкой смолой залила мышцы. Осмотрел разгромленный подвал. Больше здесь делать нечего. Разве что сделать контрольный выстрел.
Смерть Винера окажется бессмысленной и бестолковой, как смерти многих других, положивших жизнь на поиски и обретение Чаши.
На поясе у Максимова тихо запиликал мобильный. «Наверное, „группа зачистки“ рапортует, что прибыла в город. Вовремя. Работы им — носить не переносить», — подумал Максимов, вспомнив о пяти трупах в покореженной «Ниве» на берегу залива.
— Да, слушаю, — прошептал он в трубку.
— Злобин говорит, — раздался знакомый голос. — Помнишь, мы с тобой говорили об одной штуковине. Догадался? Так вот, она сейчас передо мной.
— Посмотри, на дне должна быть маркировка Кенигсбергского музея янтаря. И знак Орла, — попросил Максимов, мысленно сжав кулак. Обе руки были заняты: одна пистолетом, вторая — телефоном.
— Есть орел. — Голос Злобина изменился. — О боже… — донеслось из трубки.
Максимов не мог себе представить, каким путем Чаша оказалась в кабинете следователя городской прокуратуры. Вообще, задача Злобина была прикрывать Максимова от местных правоохранительных служб, а не искать Чашу. Поверить в произошедшее невозможно, если не знаешь, что есть иные миры, в которых действуют иные законы.
— Жди, я буду через пять минут!
Максимов схватил первую подвернувшуюся под руку чашу из ящика, сунул под куртку и бросился к выходу.
Он выскочил из подвала и замер, пораженный. Ливень неожиданно прекратился, и ветер разметал сумерки. Все вокруг было залито ярким золотым светом. Темное серое небо вспороли острые, как клинки, лучи солнца и вонзились в землю. И от горизонта до горизонта над городом загорелась радуга.
— Победа! — выдохнул Максимов, щурясь от слепящего света.
Древние верили, что радуга соединяет мир богов с миром людей. И звался этот радужный мост Биврёст. [11] Он появляется в тот миг, когда смертные люди добиваются победы, которой завидуют даже бессмертные асы.
Оружие — самая искренняя вещь на свете. Оно не прячет своей сути и назначения. Оно создано, чтобы убивать. И ничего иного делать не умеет и не желает.
Клинок дрожал, как застоявшийся конь. Прошла не одна сотня лет с тех пор, как он делал то, ради чего был создан. Ему хотелось еще и еще отправиться в полет посланником смерти.
Максимов вырвал клинок из доски. Кинжал, пролетев весь подвал, на треть клинка вошел в стенку шкафа. Точно на уровни груди человека.
— Мы оба знаем свое дело, — обратился Максимов к оружию, как к живому существу. — Так что же мы с тобой делаем на этой свалке старинной рухляди?
Максимов прижался спиной к стенке шкафа и закрыл глаза. Пальцы машинально поглаживали клинок. Кинжал успокоился, убаюканный теплом человеческих рук. А человек ждал, когда внутри у него все стихнет, уйдет ярость и под сердцем образуется пустота, с которой только и можно вступать в битву.
Мутный свет из оконца упал на клинок. И Максимов без труда рассмотрел руническую вязь на лезвии. Воины часто наносили на оружие магические знаки в надежде придать ему большую силу. Этот клинок, как оказалось, последний хозяин готовил для особого случая.
— Хольмганг, — прочитал он вслух. — Суд богов.
В те времена, когда свободу ценили выше жизни, а сила была в правде, зародился обычай споры решать в священном поединке один на один. Почему-то верили, ты не можешь проиграть, если на твоей стороне правда. И справедливость Суда богов, незримо присутствовавших на поединке, никто не смел оспорить.
Словно в подтверждение догадки стены дрогнули от сильного удара, и подвал заполнил низкий вибрирующий гул. То ли боги в Верхнем мире схлестнулись в хольмганге, то ли нечисть в Нижнем мире пробовала врата на прочность…
Лучшего знака, чтобы понять, что произошло, и догадаться, что ждет впереди, придумать было невозможно. Максимов благодарно погладил клинок, как хозяин ласкает верного пса.
Первым импульсом было взять его с собой, как талисман. Но Максимов сдержался. Выдвинул ящик, положил кинжал на место.
— Я вернусь и расскажу тебе, как это было. Тебе понравится, обещаю, — прошептал он, погладив на прощанье клинок.
Захлопнул ящик и, не оглядываясь, вышел из этого проклятого подвала, где умирает время, а оружие вынуждено лежать без дела.
Хиршбург ненавидел Испанию. Его раздражало буквально все в этой варварской стране, на правах бедного родственника прилепившейся к Европе. Прежде всего, люди — гомонливые и суетливые, как сороки. Вспыльчивые и привязчивые, как женщины. Необязательные и беззаботные, как дети. Казалось, что порядок и здравый смысл навсегда остались по другую сторону Пиренейских гор, а над всей Испанией властвует мистраль, принося из африканских пустынь безумие и жажду крови. Давным-давно лучшие из испанцев своими костями и кровью облагородили земли Латинской Америки, и теперь население Испании напоминает цыганский табор, где у каждого второго выпирают семитские черты арабских предков. Футбол, коррида и сиеста — вот все, что их интересует.