Калининград, август 1998 года
Белая ночь пахла болотом и гнилой корой. По светлому небу ветер гнал клочья серых туч. Холодная морось засыпала траву, припорошила одежду, липла к лицам. Под ногами чавкала земля, размокшая от вечерней грозы. Одинокая чайка, одуревшая от битвы с ветром, отчаянно вскрикивала, болтаясь над верхушками сосен. Но приземляться боялась, встревоженная появлением у леса трех человек в столь ранний, не подходящий для приятной прогулки час. Люди с добром не пришли, это чайка поняла даже своим птичьим умком. Поэтому вопила отчаянно, предупреждая всех, кто мог оказаться поблизости.
Начальник управления военной контрразведки Калининградского особого района контр-адмирал Черкасов пребывал в состоянии тихой истерики и на окружающую действительность никак не реагировал.
И не мудрено, если на старости лет, за год до выхода на заслуженный отдых, узнаёшь, что твой подчиненный, обласканный доверием, десять лет шпионил в пользу БНД. [25] Есть повод соскочить с катушек, когда среди ночи к тебе заявляются незнакомые люди с непроницаемыми лицами и холодными глазами, вытаскивают из теплой постели и ставят в видеомагнитофон кассету. А на ней такое кино! Сидит твой любимец, тобой же вытащенный из забайкальской грязи, глупо ухмыляется, потому что под гипнозом, и… В мельчайших подробностях: как, кто, кому, какие сведения. И вдобавок, потому что загипнотизированный язык болтается, как помело, про то, что сколотил банду из бывших спецназовцев из белорусской бригады и пять лет подрабатывал киллерством. Даже счет, сука, назвал, на который деньги за «заказы» переводили.
Черкасов едва не удержался, чтобы не плюнуть в экран, на котором растекалась морда Елисеева. Конечно, от стыда и позора полагалось пустить себе пулю в лоб. Но у генералов из-за возраста или от сытой жизни со стрельбой на близкой дистанции в последнее время появились проблемы. Не стреляются, хоть плюй в глаза. А вот в продавшего подчиненного — это святое.
Максимов посмотрел на налившееся кровью лицо Черкасова и с тревогой подумал, что старик чересчур расчувствовался, как бы удар не хватил. Отвернулся.
Стояли они на опушке леса. Дорогу, уходящую в сосновый бор, перегораживал шлагбаум. Ветер болтал жестянку с корявой надписью «Спецобъект. Проход запрещен. Стрелять буду».
— Это точно, — пробормотал себе под нос Максимов. Прошло не больше двух часов, как Навигатор и Смотритель оставили его рядом со спящей мертвым сном Кариной в особнячке на окраине Калининграда. И неожиданно Навигатор вновь потребовал его к себе.
Как оказалось, необходимо срочно решить проблему Евсеева. Максимов посчитал экстренную встречу пустой формальностью. По традиции, идущей от ордена Георгия Победоносца, три кавалера Ордена в полевых условиях имели право самостоятельно судить и выносить приговор. Мнения Максимова можно было не спрашивать. Только смерть. Ее варианты — на усмотрение Смотрителя, отвечающего за силовые акции. Но у Навигатора были свои планы, в частности — по отношению к Черкасову. И потребовался Максимов, потому что, кроме Странника, никто из оперативников Смотрителя нужных навыков не имел.
— Почему именно здесь? — спросил Максимов. Навигатор, конечно же, знал ответ, но промолчал, предоставив возможность высказаться Черкасову.
Контр-адмирал, на котором из военной формы сейчас был лишь пятнистый бушлат, зашипел и забулькал горлом, как закипающий самовар. Потом, процедив ругательство, выдавил:
— Я его, гниду, предупреждал: продашь — брошу вниз башкой в котлован. Без суда и следствия.
— Символично, — обронил Максимов и стал следить за изломанными линиями, что выписывала в небе чайка.
В сосновом бору на огромной поляне военные строили дачный поселок. Днем на каторжные работы пригоняли штрафбат, и тогда по периметру выставляли охрану. Ночью, кроме спящих в вагончике дембелей, вокруг не было ни души. Подходящая обстановочка для замуровывания в фундамент свежего трупа. Традиция древняя, еще от жрецов идущая. Опять же, приятно, греясь у камина, тешить себя сладкими воспоминаниями о свершившемся по твоей воле возмездии.
Переживания обделовавшегося контрразведчика Максимова не волновали. Какие слова подобрал Навигатор и какие использовал аргументы, неизвестно, но воля Черкасова была полностью подавлена, осталась только злоба. Время от времени багровый румянец сменялся стариковской бледностью, и Черкасов сникал. Очевидно, в эти мгновенья он задавал себе вопрос: откуда взялись эти столь уверенные в своей непогрешимости люди и почему невозможно противиться холодной воле, исходящей от них.
На дороге показалась машина, остановилась у поворота на грунтовку. Наружу вышел крепкий приземистый мужчина в армейском камуфляже — Смотритель. Он вел под руку второго, в распахнутой светлой куртке. Полковник Елисеев шел, странно высоко вскидывая колени, пьяно покачиваясь. Последним шел сухопарый молодой человек. Мутный блик света то и дело вспыхивал на стеклах его очков.
Навигатор сделал последнюю затяжку, сбил тлеющий уголек с сигареты в траву, растер ногой, окурок сунул в карман плаща.
Черкасов тяжело засопел и выпученными от злости глазами уставился на приближающегося Елисеева.
Навигатор покосился на Черкасова.
— Еще есть время. Я могу сделать так, что вы все забудете.
Максимов насторожился. Такого оборота он не ожидал. Знал, что молодой человек, конвоирующий Елисеева, — один из лучших гипнологов страны. Ему достаточно снять очки, чтобы опрокинуть человека в глубокий гипнотический сон и промыть память до стерильной чистоты. После этого в молчании свидетеля можно быть уверенным, Черкасову просто нечего будет вспомнить.
— Нет, хочу увидеть. И помнить до конца дней. — В голосе Черкасова отчетливо прозвучал металл.
— Вы знаете, что решение не имеет обратного действия, — ровным голосом предупредил Навигатор. — Если оно продиктовано местью, вам лучше все забыть. Повторяю, кроме беспамятства вам ничего не угрожает. Очнетесь У себя дома в постели, свеженьким, как огурчик, словно ничего и не было. Подумайте, время еще есть.
— Нет, я решений не меняю, — как мог твердо произнес Черкасов. И не выдержал, выпалил: — Да поймите вы! Пусть мне мало осталось, а позор смыть хватит.
Глаза Навигатора стали, как камешки на дне ледяного ручья. Под его долгим взглядом бордовые пятна исчезли с лица Черкасов. Максимову показалось, что понурые плечи старика выпрямились. На какое-то мгновенье под плотными отложениями, накопленными за годы жизни и службы, проступил тот, у кого обмерло сердце, когда в руки легла приятная тяжесть оружия. Кто даже не умом, а душой понял, что необратимо изменился, потому что вместе с оружием и формой в твою жизнь входят верность и честь. Навсегда. Даже если ты потом пытаешься об этом забыть.
Навигатор перевел взгляд на Максимова, призывая его в свидетели, и произнес установленную фразу: