Кривокрасов молча смотрел на него с таким видом, словно только сейчас разглядел, кто перед ним.
– Извиняйте, Михаил Терентьевич, – развел руками Межевой, – сказал вам, как на сердце лежит.
– Можно тебя, конечно, под замок посадить, – задумчиво сказал Михаил, – только на хрена ты такой нужен, Ваня. Ладно, живи, как знаешь, смотреть я за тобой не буду, – он повернулся и зашагал к Назарову.
Межевой заплевал самокрутку, скривившись, посмотрел ему вслед и, махнув рукой, ушел в барак.
Шамшулов пристроил рацию на столе возле печки. В бараке было пусто, если не считать мешков с картошкой, горохом, пакетов муки, сложенных возле дальней стены. Запах стоял, как в овощехранилище, но старший инспектор уже притерпелся. Ничего, товарищ Назаров, вспомним в свое время, как поселили на складе, сразу все вспомним.
Он откинул крышку радиостанции, присел на табуретку и почесал затылок, читая немецкие буквы.
– Телефункен… Эх, Европа, все у вас не по-людски, – он пощелкал тумблерами. Панель осветилась, – ага, ясно.
Устройство рации постепенно становилось понятным – примерно то же самое, чему учили в три последних дня перед выездом на Новую Землю. Отыскав гнездо, он надел наушники. Треск, шипение. Повращал верньер – никакого эффекта.
– А причина? – Шамшулов приподнял ящик рации, потряс его, – черт, что еще такое?
Закурив, посидел, задумчиво уставившись на аппарат, затем повернул его к себе задней стороной, подцепил пальцами крышку внизу корпуса. Угу, вот в чем дело! Век живи – век учись. Он достал проволочную антенну, размотал. Повыше ее. Шамшулов просунул кончик проволоки в щель в окне, выбежал на улицу.
Войтюк вел группу солдат – судя по всему менять посты на скалах над морем, Барченко, Боровская и Гагуа что-то горячо обсуждали возле своего барака.
Шамшулов нашел камень, длинной с палец, обмотал его проволокой и забросил на крышу барака. Пойдет!
Вернувшись к рации, включил ее и осторожно начал вращать верньер. Есть! В наушниках послышалась чужая речь, музыка. Старший инспектор взглянул на часы – через полтора часа у радиста из Малых Кармакул связь с Большой Землей. За полчаса до этого он включит радиостанцию, настроится. Вот тогда мы его и отловим. Шамшулов потер руки: ну, товарищи коменданты-заключенные, посмотрим, как вы запоете, когда сюда прибудут части НКВД. И с десантом разберутся, и здесь порядок наладят.
* * *
Москва
Комиссар Государственной безопасности третьего ранга снял очки и устало потер переносицу. Проблемы накладывались одна на другую: утром позвонил Николай Андреевич и, вроде в шутку, пожаловался, что потерял связь с «бестиарием». Понять его тон можно – всегда показывал свое превосходство и тут, на тебе, такой афронт: дела на архипелаге выходят из-под контроля. Комиссар пообещал, что задействует все средства, чтобы выяснить положение, однако что-либо предпринимать не спешил – пусть Николай Андреевич почувствует, что и он может стать зависим от обстоятельств, и тут эта радиограмма. Комиссар покосился на листок с текстом. Прозевали, прошляпили. Агентура в Германии ни полслова не передала о предстоящем десанте. Впрочем, это объяснимо – в институт «Аненербе» внедрить никого не удалось, а ясновидящая, что действует в группе Шульце-Бойзена, скорее всего, просто экзальтированная особа, чем специалист по психоэнергетике.
Однако, звонить Смирнову придется. Комиссар тяжело вздохнул, снял телефонную трубку, приказал соединить с пятым отделом. Трубку долго не брали, голос Николая Андреевича комиссар узнал сразу, вспомнил его пронизывающие глаза и поморщился.
– Николай Андреевич, добрый вечер. Боюсь, у меня для вас неприятные новости.
– Насколько неприятные?
– Настолько, что не хотелось бы обсуждать их по телефону.
– Хорошо, – помолчав, сказал собеседник, – через полчаса буду у вас.
– Жду, – комиссар аккуратно положил трубку и задумался.
Разговор предстоял непростой – охрана «бестиария» была возложена на комиссара, и, по идее, он должен был предусмотреть возможность диверсии против лагеря.
Между двух кресел был сервирован столик: чай, нарезанный лимон на тарелочке, сахарница, грузинский коньяк и две рюмки. Пригласив гостя присаживаться, комиссар приподнял бутылку, вопросительно взглянув на него.
– Нет, благодарю вас, – отказался тот, – приступим к делу – вы меня заинтриговали, товарищ комиссар.
– Ну что ж. К делу, так к делу. Я получил радиограмму с Новой Земли, – начал комиссар, отхлебнув чай, …
– От Бориса Давидовича?
Комиссар поперхнулся.
– Помилуйте, неужели вы думали, что он останется вне моего поля зрения? – Смирнов опустил в чай ломтик лимона.
– Гм…, ну что ж, тем лучше. Радиосвязь с архипелагом есть, вернее, была, не знаю, как сейчас. Шамшулов доложил, что в «бестиарии» прошло совещание, на котором Барченко объявил, что против лагеря готовится диверсия – немецкий десант.
Смирнов кивнул.
– Понятно, почему я не смог наладить контакта – «Аненербе» блокировал Новую Землю. Продолжайте.
– Вот, собственно, все, что я хотел донести до вас, Николай Андреевич.
– Силы десанта и задачи известны?
– Численность около пятидесяти человек, видимо, с поддержкой психоэнергетиков, как на месте, так и непосредственно из института «Аненербе». К настоящему моменту уже была стычка с двумя парашютистами. Захватить живыми не удалось. Задачи, по предположению Барченко такие – захватить сотрудников «бестиария», возможно уничтожить.
Николай Андреевич задумчиво помешал ложечкой в стакане, быстро взглянул на комиссара.
– Вы тоже так полагаете?
– Исходя из того, что мне известно о задачах сотрудников спецлагеря, думаю, что это вполне возможно.
Смирнов откинулся в кресле, прикрыл глаза. Комиссар покосился на него, налил себе коньяк, выпил и, сморщившись, высосал дольку лимона. Молчание затягивалось. Наконец Николай Андреевич глубоко вздохнул, видимо приняв какое-то решение.
– Какие есть данные о местонахождении Виллигута, фон Либенфельса, профессора Хильшера, Вольфрама Зиверса и, пожалуй, Гиммлера?
– Так сразу я не могу ответить, – пожал плечами комиссар.
– Я не требую срочного ответа, – улыбнулся Смирнов, – десять-пятнадцать минут я вполне могу подождать, – внезапно взгляд его сделался пронизывающим, жестким и комиссар почувствовал, как кровь отхлынула от лица, – постарайтесь уложиться в это время.
Комиссар вышел из кабинета, Смирнов слышал, как он разговаривает с адъютантом, раздражаясь от непонятливости подчиненного. Вернувшись в кабинет, комиссар присел в кресло, стараясь не смотреть на собеседника.
– Что вы намерены предпринять? – спросил он, глядя в сторону.