— Я от этой операции только геморрой имею, — проворчал Гаврилов. — А деньги на жизнь зарабатывать надо. Мне агент срочную встречу назначает, трудно догадаться, да?
— Женского рода агент?
— Успокойся, мужского.
— Трудоголик! — Подседерцев с трудом повернул голову, невесть откуда взявшаяся боль сверлила висок. — Ты меня понял, Гаврилов, или еще раз повторить?
— Понял, не дурак. Три дня так три дня. — Он нервно забарабанил пальцами по свернутой в трубку газете. — Кстати, Журавлев на встречу с тобой напрашивается.
— Что ему надо?
— Хочет обсудить перспективы. Что-то там связанное с Кротовым.
— Не будет перспективы, — коротко бросил Подседерцев как о давно решенном. — Заканчиваем с Гогой и рубим концы.
— Кстати, я возил анализы Журавлева своему специалисту. Стресс без последствий не прошел. Спец утверждает, что рак сейчас начнет прогрессировать. Обследования в клинике дали бы точную картину, но и по анализам ясно, что Журавлев уже не жилец. О трех месяцах речи уже нет, жить ему осталось недели, так сказал мой спец.
— Тогда тем более, — немного помолчав, сказал Подседерцев. — Пора рубить концы.
— Хозяин — барин, — проворчал Гаврилов, покачав головой.
Он ждал, что Подседерцев протянет на прощание руку, может быть, очнувшись от своих забот, все-таки поздравит с успехом. Не дождался. И молча выбрался из машины, аккуратно прикрыв за собой дверь.
Кротов закинул голову, потерся затылком о холодный кафель. Сквозь полузакрытые веки долго разглядывал Максимова, отчего стал похож на задремавшую птицу.
— Для банального боевика ты чересчур много читаешь. Я же наблюдал за тобой все это время. Где таких воспитывают, не скажешь?
— Не скажу.
— И бог с тобой, — равнодушно кивнул Кротов. — Возможно, основная ошибка Гаврилова и состоит в том, что взял тебя в это дело. — Рука Кротова потянулась к узлу галстука, потом бессильно упала на колени. — Я знал, что без вмешательства посторонней силы не обойдется. Кое-кто через ГРУ всегда имел особые интересы и виды на развитие страны, но никогда этого не афишировал. Кремль старался и близко не подпускать серьезных экономистов к военным, это единственное, что гарантировало от военного переворота. Если бы военные на следующий же день после захвата власти могли привести к власти дееспособное правительство, нами бы давно правил Пиночет. Старые дела, они, как мертвецы, до сих пор влияют на жизнь живых! — Показалось, что в сложнейшем компьютере, спрятанном в голове Кротова, произошел сбой, он начал самопроизвольно выдавать информацию. — Собираешься уходить к своим?
— При первой же возможности. Дальше тянуть нельзя. Нас нанимали для черновой работы, мы ее сделали. А работать дальше, когда тебя ежеминутно сдают, желания не имею.
— Есть надежный канал отхода? — Кротов чуть подался вперед.
— Канал — это дверь с замком. Дайте мне ключ, и я ее открою.
— Информация?
— Да. Суть операции. И кто с вами работал до нее.
— Слишком много.
— Тогда попытайтесь выбраться сами.
— Хорошо. — Кротов ладонями растер лицо, оставляя на бледной коже нездоровые алые полосы. — Ответ на второй вопрос — КПК. Знакомое слово?
— Комитет партконтроля и контрразведки, — кивнул Максимов. — Чем это вы им удружили, если они вас «заморозили» на острове?
— Зачем тебе? — насторожился Кротов.
— Чтобы ключ подошел к замку. Без информации дверь не откроют.
— Хорошо, — кивнул Кротов после секундной паузы. — Я помог разместить капитал. Так называемые «деньги партии».
— На случай их возвращения?
— Они никуда не уходили, Максим! Они всегда были и будут здесь. И деньги никогда не уходили из страны. Я помог их грамотно вложить в теневой бизнес, а это две трети экономики, как вы знаете. Еще вопросы? — Кротов выставил острый подбородок.
— Суть нашей операции?
— Мы входим в сеть банка и крадем все деньги, которые проходят через Гогу.
— Чьи?
— Еще не знаю.
Максимов наклонился к Кротову, что-то прошептал на ухо. Отстранился и, не выдержав, усмехнулся, заметив, как вытянулось лицо Кротова.
— «Еще не знаю», — передразнил он интонацию Кротова. — Террорист от финансиста, Кротов, отличаются только средствами достижения цели. Думать головой приходится чаще, чем стрелять.
— Вот я и говорю, недооценил вас Гаврилов, — покачал головой Кротов.
— Его проблемы, — отмахнулся Максимов. — На деньги, на которые мы ненароком вышли, здесь нельзя построить Америку. Получится только Латинская, вы согласны? А участвовать в этом, пусть даже сбоку-припеку, я не имею ни малейшего желания. Поэтому и ухожу. — Максимов встал.
— Уходим? — В голосе Кротова звучала едва скрываемая надежда.
— Ушли бы, если бы вы могли пролежать по такой погоде суток пять в лесу. И не стонать, А так… — Максимов вздохнул. — Придется ехать домой и ждать более удачного случая.
По трубе отопления трижды стукнули чем-то металлическим, звук вышел резкий, режущий слух. Без этого сигнала, предупредил Максимов, он без лишних слов изрешетит любого, попытавшегося подойти к двери.
— И еще, Кротов. — Максимов взялся за ручку двери, правая рука уже сжимала пистолет. — Я вас не ломал и к сожительству не склонял. Выбор за вами. Попробуйте уйти своим каналом. Не получится, обращайтесь ко мне. В вашей голове информации достаточно, чтобы открыть любую дверь.
— Я попробую, — сказал Кротов, покосившись на дверь, из-за которой уже доносились приближающиеся шаги, под тяжелыми ботинками жалобно попискивал кафельный пол операционной.
В его сузившихся глазах Максимов прочитал готовность старого лиса продолжить бег, даже если для этого придется перегрызть лапу, размозженную капканом. Лис уже не боялся ни боли, ни смерти.
«Нет перспектив, нет перспектив, нет перспектив», — твердил Гаврилов, до упора вжимая в пол педаль газа. Машина неслась по Ленинградскому шоссе, в быстро сгустившейся темноте ярко горели огни высотных домов на московском берегу канала.
Внаглую шел по крайней левой полосе, обдавая тихоходов, испуганно принимающих в сторону, веером грязных брызг. Гаишников не боялся. В нагрудном кармане лежали красные корочки внештатного сотрудника Службы — награда Подседерцева за рабский труд.
«С поганой овцы хоть шерсти клок!» — зло ощерился Гаврилов.
Ничего, кроме ненависти, он теперь к Подседерцеву не испытывал. Хозяин не имел права быть таким, у всех могут быть проблемы, каждого заедает бестолковость начальства, но если ты решил быть Хозяином, так будь им до конца. Никто не должен видеть тебя слабым или уставшим. Твоя воля и жажда дела тебе не принадлежат, ты ими, как хлыстом, должен понукать тех, кто доверился тебе. Твоя сила нужна им, признавшим, что ты сильнее, а значит, имеешь право быть Хозяином. И упаси боже дать почувствовать, что ты не нуждаешься в услугах слабых, что тебе наплевать на их безопасность, что в любой момент наберешь себе других. Продадут в миг или разбредутся кто куда, проклиная день, когда связались с тобой.