— У меня.
— Извольте предъявить. Что же это получается, приведу человека, а он окажется несостоятельным клиентом!
— Ожил! — покачал головой Максимов. Достал из-под свитера пакет, бросил на колени Ашкенази. — Проверяй.
«Чем бы дитя ни тешилось, — подумал он, обгоняя „чайника“, — лишь бы не плакало».
В кабинете Соломона Исаевича как всегда царили полумрак и тишина. Но сегодня тишина была тягучей и нервной. Собравшиеся за столом ждали Ашкенази. Кроме самого Соломона Исаевича, их было трое. Старый, со сморщенным лицом злого гнома Абрам Моисеевич Рубин — в прошлом ведущий специалист Минфина, несмотря на преклонный возраст, к финансовым аферам не охладевший и время от времени консультирующий ведущих биржевых игроков,
По левую руку от Соломона Исаевича сидел длинный, как жердь, Юхансон, потомок славного Густава Юхансона, через Стокгольмский банковский дом которого вождь пролетарской революции Ленин обстряпывал кое-какие делишки, наплевав на международную изоляцию Совдепии. Соломону Исаевичу молодой, но уже успевший подрастерять половину белесых волос Юхансон очень понравился. По-скандинавски флегматичный, он без видимых усилий переносил затянувшееся ожидание.
Кто раздражал Соломона Исаевича, так это последний из собравшихся, — Веня Ляшинский. Веня был из новой поросли банкиров, пришедших в мир финансов «прямо с институтской скамьи», имея в багаже лишь опыт мелкой студенческой фарцовки. Его банк, как и многие, был продуктом компромиссов и договоров основных кланов и негласных центров власти, бросившихся срочно конвертировать метафизику партийной власти в более осязаемые ценности. Военные, комитетчики, коммунисты, националисты Кавказа, Якутии и Прибалтики, профсоюзные боссы, нефтяники и валютчики, мэры и воровские авторитеты — все имели определенные интересы в банке Вени Ляшинского. Если бы не эта паутина интересов и негласная помощь общины, банк давно бы издох, как динозавр, — слишком уж не соответствовал объем мозга массе тела.
Веня с трудом оторвал от стула грузное тело, встал, представив на общее обозрение тугой живот, вылезший из бордового пиджака. На поясе, где горцы носят признак мужественности — кинжал, у Вени был современный признак успеха и власти — радиотелефон в кожаном чехле.
— Где его черти носят? — Веня тряхнул кистью, в приглушенном свете настольной лампы брызнули острые золотые лучики. — Уже полчаса прошло.
— Веня, золотко, — не выдержал Абрам Моисеевич. — Непоседой хорошо быть в детстве. С вашими формами и положением в обществе нужно быть спокойнее. Инфаркт молодеет, или вы не слышали?
— Вон, уже начали! — В кабинет донеслись первые такты прелюдии к «Щелкунчику». — В кои веки выбрался с женой на балет… Эх, пропал вечер!
— Дайте денег, вам все сыграют на бис, какие проблемы! — усмехнулся Абрам Моисеевич.
— Ой, только не надо про «новых русских»! — болезненно поморщился Ляшинский, покачиваясь с пятки на носок.
— И я говорю «не надо»! Между прочим, сегодня вечер Субботы, если вы еще помните, что это такое. — Голос Абрама Моисеевича стал строгим, как у учителя, отчитывающего зарвавшегося ученика. — Мне давно пора быть с семьей, а я любуюсь вашим костюмом и делаю вид, что он мне нравится. Сядьте, Веня, от вас у меня кружится голова.
Ляшинский обиженно засопел, но спорить не стал. Правда, в знак протеста сел не за стол, а на диван, скрывшись в полумраке, на свету остались лишь блестящие носки туфель.
Эти трое были узловыми звеньями цепи, сплетенной Соломоном Исаевичем за два дня. За каждым тянулась цепочка фирм, со счетов которых собирался капитал, достаточный для перекупки похищенных векселей. И каждый имел каналы, по которым капитал, обслужив сделку, рассыплется на мелкие суммы, чтобы уже никто, кроме самого Администратора и его трех партнеров, не мог отыскать концы в адовом водовороте финансовых потоков.
Самым слабым звеном, конечно же, был непоседа Веня. Но Администратор не был бы Администратором, если бы первым не знал, что дни Вени как банкира уже сочтены. Слишком уж выразительная внешность, якобы польской фамилией тут не открестишься. Еще куда ни шло демонстрировать ее в узком кругу. Но Веня полюбил публичность. Как подтвердили свои из Останкина, специально платил за мелькание собственной физиономии в репортажах со светских раутов и встреч чиновников с бизнесменами. Коллективными усилиями банк вывели на третье место, а Веня, паразит, десятью тысячами взятки втиснул свою фамилию на седьмое место в рейтинге самых влиятельных людей, публикуемом самой зависимой из всех «независимых» газет. В ответ кто-то тут же запустил шепоток о «сионистском капитале» и «жидомасонских банкирах».
Дожидаться, пока мысль об очередном «еврейском заговоре», успевшая разбередить не одну депутатскую голову, материализуется в конкретные действия Администратор не стал. Экстренно созвал совет стариков, на котором и вынесли приговор. Будь Веня умным человеком, он бы платил деньги за молчание газет, деньги любят тишину, а раз до этого не додумался, то пусть идет торговать газетками. Нет, ставить Веню в шеренгу пенсионерок у метро никто не собирался. Просто решили «перевести с понижением», как говорили старые кадровики, в руководители концерна, стряпающего и продающего новости.
«М-да. Малый он хоть и не дурак, но и дурак — немалый! — подумал Соломон Исаевич, щурясь на яркий блик света, играющий на лакированных туфлях Вени. — Разучился понимать намеки. А ведь Абрам на том совете был И сейчас вполне доходчиво объяснил суть претензий. Да что уж тут говорить… А Сашенька Ашкенази действительно опаздывает. Как бы чего не случилось».
Замигала лампочка на панели селектора. Соломон Исаевич нажал клавишу с надписью «служебный вход».
— Слушаю, Маргарита Юрьевна. — Память была феноменальной, всю многочисленную рать, обслуживающую вверенный ему театр, знал в лицо и по имени-отчеству.
— Добрый вечер, Соломон Исаевич. К вам пришли. Подойдете к нам или пропустить?
— Конечно же подойду, Маргарита Юрьевна. Мало ли кто придет, сами знаете, в какое время живем.
Он отбросил угол шали, закрывавшей лампу, круг света стал шире, полностью осветил стол. Обвел взглядом напряженные лица присутствующих.
— Забудем о личном, начинается дело. Приготовьтесь работать, господа.
Он шел по длинному коридору, и долетающие из зала звуки музыки становились все громче. Он постарался попасть в такт, и походка сразу же сделалась легкой, летящей.
У поворота к служебному входу его ждал молодой человек в неброском темном костюме. Свободного покроя брюки позволяли свободно использовать в драке ноги. А драться ему в жизни, насколько знал Администратор, пришлось немало. Не проучившись в университете и года, Женя угодил в армию, а из полковой школы связи, куда его удалось пристроить, прямиком попал в «ограниченный контингент». За всем не уследишь, пришел срочный запрос на связистов, и начальник школы, впопыхах забыв о договоренности, для круглого счета сунул Женю в отправляемую партию. Боевая нагрузка досталась мальчику из хорошей семьи двойная: днем он отбивался от душманов, ночами — от дед-состава, без анкеты определившего национальность молодого радиста.