— Верю, — выдохнул Гаврилов. Сигуа долго раскуривал сигарету, время тянул намеренно, давая возможность Гаврилову до дрожи в поджилках представить скорую смерть.
— А теперь говори. — Самвел удобнее устроился на единственном пластмассовом стульчике. — За стрелков не беспокойся, они по-русски не понимают.
Гаврилов несколько раз судорожно вздохнул и начал сиплым, дрожащим голосом:
— Самвел, убей меня. Хотя я и не один, охрана пальбу поднимет… Мне уже будет до фени, но шашлык из меня сделать не удастся. Или поезжай прямо на дачу, ты же это решил, да? Всунь там всем по паяльнику в задницу… Или Ашкенази повесь вниз головой… Чего ты этим добьешься? Ничего!
— Дальше! — Самвел затянулся сигаретой, поморщился и сплюнул вязкую никотиновую горечь. Именно этот банальный вариант расправы и пришел ему в голову. И больше ничего. Что делать дальше, Самвел не представлял. Обращаться за помощью или советом было просто глупо. Он надеялся, что Гаврилов, пытаясь спасти шкуру, сумеет найти решение. Безумное, как у всех обреченных. Но обреченными сейчас были оба.
— Что мы дергаемся, а? — уже громче и увереннее заговорил Гаврилов. — Деньги за векселя Максимов перегнал в Стокгольм. Счет открыт на анонимного пользователя, можно не трепыхаться. Три фуры с товаром держит у себя Подседерцев. А против СБП с помповыми ружьями не попрешь. Выходит, Самвел, хоть съешь меня, легче тебе не станет.
— И это все? — Самвел едва скрыл разочарование. Оставалось одно — рубить все концы, наплевав на убытки.
— Ты поторопился, Самвел. Нельзя было сегодня рубить. Дай мне неделю, максимум — две, и я верну деньги, верну товар и еще принесу тебе Крота на тарелочке.
— Сладко поешь, — усмехнулся Самвел. — А не проще убрать вас всех, а?
— Я думал, ты умнее. Забыл, что влез в операцию СБП?! — Гаврилов попытался сделать шаг, но рубиновые лучики дрогнули, расписав грудь ярко-красным вензелем, и вновь замерли на своих местах. — Черт! Короче, Самвел, тут так понаворочено, что ни одного трогать нельзя. За каждым кто-то стоит. Дай неделю, и я переиграю все под наш интерес!
Самвел шестым чувством угадал, что шакал, живущий внутри Гаврилова, нашел путь к спасению. Естественно, первым побежит по нему сам. Это не страшно, всегда можно всадить нож под лопатку, как только станет ясно, что путь вот-вот выведет на свет.
Гаврилов говорил быстро, захлебываясь словами, их нервная вязь была ниточкой, на которой сейчас висела его жизнь, но, потянув за которую, можно вылезти из западни. Самвел терпеливо ждал, когда Гаврилов выговорится до конца, вынуждая шакала невольно выдать тропинку, заготовленную для бегства.
— Граждане пассажиры, коцайте талончики. Некоцанный талончик — стрем, коцанный талончик — клевая отмазка. — Этой старой лагерной присказкой Самвел неожиданно прервал Гаврилова. Дальше слушать было небезопасно: слишком уж уверенным сделался голос Гаврилова, он, справившись с приступом паники, уже начинал крутить, умело склоняя хозяина к принятию выгодного для себя решения. — Считай, что отмазался. — Самвел щелкнул пальцами, и рубиновые ниточки, тянувшиеся из темноты к груди Гаврилова, погасли. Послышались крадущиеся шаги, потом заскрипели мелкие камушки под двумя парами ног в соседнем зале. — О моих делах знают многие, но никто не должен знать, что я собираюсь делать, — прокомментировал уход охраны Самвел.
Гаврилов осмотрелся, глаза уже успели привыкнуть к темноте, ногой подтянул к себе пластмассовый ящик из-под пива.
— Я сяду? — спросил он. Самвел был хозяином, Гаврилов всем нутром ощущал идущую от Самвела жестокую и неукротимую силу; опыт подсказывал, что у таких хозяев надо испрашивать разрешение на каждый шаг. Гнет несамостоятельности был противен и сладостен одновременно.
— Постоишь. Некогда рассиживаться. — Самвел встал. — Людей я тебе дам. Пусть стерегут Крота, пока он мне не понадобится для разбора. Этого отмороженного, как его? — Самвел щелкнул пальцами.
— Максимова, — подсказал Гаврилов.
— Я беру на себя. Ему, козлу, голову оторвать мало!
— Только не руки, — нервно хихикнул Гаврилов. — Его «пальчики» сейчас больших денег стоят. — Он осекся, сообразив, что зря напомнил о провале.
— Если бы у тебя были такие бабки, ты бы давно лежал с паяльником в заднице. А так, что с тебя брать? — Самвел с презрением сплюнул. — Максимова ты мне отдашь завтра же, понял?
— А как я…
— Завтра!
Голос Самвела, усиленный гулкой пустотой помещения, ударил резко, как кнут. Гаврилов невольно вжал голову в плечи и кивнул, хотя понимал, что в такой темноте Самвел вряд ли это увидит.
Калитка распахнулась. Максимов отметил, что впервые не услышал мерзкого скрипа проржавевших петель. По согласованию с Гавриловым, сосед-морпех временно замещал Стаса.
— Узнаю флотский порядок, — он пожал цепкую, как клешня, руку морпеха.
— Петли ерунда, а вот в сторожке весь день приборку делал. Это же надо такой бардак развести! — Тот был явно польщен и смущенно улыбнулся, блеснув стальными зубами. — К-хм. С прибытием, значит.
Максимов закрыл за собой калитку, протяжно выдохнув, присел на корточки, прижавшись спиной к столбу.
— У тебя привычка такая, на чужих тачках возвращаться? — Морпех кивнул на ворота, за которыми остался «форд».
— Не подкалывай, Василий. Друзья дали покататься. — Максимов слабо улыбнулся.
На веранде кто-то приподнял занавеску, свет от тусклой лампочки упал на лицо Максимова, и морпех тихо присвистнул.
— Шел бы ты спать, парень. Тачку я сам загоню. Или и эту прикажешь сплавить?
Максимов подумал немного и сказал:
— А можно поставить где-нибудь? Так, чтобы под рукой была.
— Отчего нельзя? Загоню к себе во двор, тентом прикрою — и все дела. Искать же не будут?
— Вряд ли. — Максимов с трудом встал. В темноте блеснули два янтарных огонька и раздалось тяжелое сопение. — Ладно, Конвой, не скромничай. Иди сюда, псина. — Он похлопал себя по бедру, и Конвой с треском выломился из кустарника, уткнулся носом в ладонь и радостно забил хвостом.
— Вот еще что, Максим. — Морпех потянулся к щеколде на калитке, потом, передумав, сунул руку в карман. — Чужие тут крутились.
«Господи, только этого мне не хватало», — подумал Максимов, а так как не полегчало, добавил длинную витиеватую тираду из репертуара начальника разведки 14-й армии, который, к прочим достоинствам, был еще и виртуозным матерщинником.
— Кто? — Он постарался спросить как можно равнодушнее.
— Девчонка. Пигалица такая, но грудь — полный порядок.
Максимов хмыкнул, когда морпех описал своими лапищами кривую, соответствующую линиям тела незнакомки.
— Еще что запомнил?
— Челка у нее вечно на лоб падала. Губки — бантиком. Но умная, по глазам видно.