— Про подписку уговора не было!

— Баран ты, Арсений! — Белов опять вытянул руку, но Яровой успел шарахнуться к стене. — Что, страшно? А жить тебе не страшно? Мальчишку замочили, а тебя в назидание потомкам жить оставят?

— Мне твоя подписка, как дохлому зайцу горчичник. Что, я ею от пули прикроюсь?

— Ошибаешься, — покачал головой Белов. — Сначала подписка, потом письменные показания. Мелким почерком, с мелкими подробностями. И я гарантирую тебе полную безопасность.

— И до конца дней держишь за оба яйца!

— Ну, если считаешь, что кто-то будет держать нежнее… — Белов потянулся к листку. — Но когда тебе агрегат с корнем вырвут, ко мне не беги. Я ниткой с иголкой не владею. Пальцы не те. Грубые очень.

— Стой! — Яровой перехватил его руку. — Условия?

— Да какие могут быть условия? — удивился Белов. — Берешь ручку и пишешь.

В комнате отчаянно затрезвонил телефон. Белов сорвался с места, сердцем почувствовав беду.

— Да! — едва переведя дыхание, сказал он в трубку.

В ответ раздался истерический крик, пробившийся сквозь треск помех.

— Кто это? Настю?! Я же тебя, дурака, предупреждал, ни на шаг от нее! Понял. Уже еду.

Белов ворвался в кухню, на ходу натягивая куртку.

— Арсений, ключи!

— Какие ключи? — Яровой успел допить бутылку и теперь еле ворочал языком.

— От твоей «тойоты», баран! — не выдержал Белов.

— Щас нарисую. — Яровой сунул сразу обе руки в карманы заляпанных закуской брюк. — Не хе-хе устроился! Хату отобрал, машину отбирает… Щас еще сучку привезет… А меня на мороз выбросит.

Пока он копошился, Белов взял листок, убедился, что закорючка Ярового на месте, сложил пополам и спрятал в нагрудный карман. Лицо его закаменело, но Яровой этого не видел.

Как только связка ключей упала на ладонь Белова, он без замаха врезал правой в подбородок Яровому. Тот отлетел к стене, забился в угол и заскулил.

— Это тебе за сучку. — Белов потер онемевший кулак. — Если к моему приходу не настрочишь показаний, дам за светлую память товарища Андропова. Мало не покажется. И не вздумай, козел, броситься в бега! Сиди здесь и жди меня.

Через пятнадцать минут он влетел в палату. Дежурная сестра потянула его за рукав, но он резко вырвался.

Сидевший у койки милиционер повернулся на шум. Лицо у него было осунувшееся от недосыпания, с набрякшими под глазами мешками, усы свисали к уголкам губ. Можно служить в милиции, можно быть врачом, но находиться в этих схожих близостью к краю ипостасях одновременно — уже перебор. По всему было видно, мужик дошел до ручки, и жизнь, которая, как ни тужься, а все равно уткнется в больничную койку или тюремные нары, ему давно опостылела.

— Тихо! Вы Белов?

— Да.

— Она назвала ваше имя. Все просила позвонить. Пока не потеряла сознание…

— Что с ней? — Белов понял, что боится подойти ближе, боится услышать то, что сейчас скажет ему этот усач, выжатый ночными дежурствами в Склифосовского, давно превратившегося в общегородской военно-полевой госпиталь.

— Проникающее в легкое. И еще одна в бедро, но это легче.

— Ее надо готовить к операции, а вы…. — затянула медсестра.

— Выйди, Маша! — Милиционер сказал тихо, но таким тоном, что Маша пулей вылетела из палаты. — Кто такой Кротов? — Вопрос был задан резко, как на допросе.

Белов непослушными пальцами развернул удостоверение. Милиционер покрутил ус и вздохнул:

— Час от часу… Родственница или сотрудник?

— Неважно. — Белов уже успел взять себя в руки. — Что она сказала про Кротова?

— Говорила, что нашла. Фотографии в сумке. Все. Да, вы свяжитесь с оперативным по городу. Там уже должна работать бригада. А сюда опер только утром придет.

— Никто сюда не придет! Это дело ГБ, понял?

Он не сообразил, что сгоряча ляпнул давно отмененное название «конторы». Но милиционер был тертый и жизнью хорошенько ученый, в отличие от любомудрых теоретиков был практиком и знал, что не в вывеске дело, а в сути. Туда, где замешана «безопасность государства», без лишней надобности лезть не хотел.

— Уже две минуты как понял. — Судя по голосу, был даже рад спихнуть это дело на неизвестно каким боком причастного к нему Белова. — Сумка ее у меня внизу. Пойдем?

Белов сделал над собой усилие, подошел к койке, заглянул в заострившееся лицо Насти, едва коснулся мокрого от испарины лба и отдернул руку.

— Ну, суки, кровью умоетесь!

* * *

В погруженном в полумрак коридорчике приемного покоя пахло бедой: дезинфекцией, йодом и кровью.

Белов посторонился, пропуская к лифту каталку с тихо стонущим человеком, до самого носа укрытым простыней. Рядом шла медсестра, держа на полусогнутой руке банку капельницы. Прозрачная трубка уходила куда-то под простыню. За медбратом, толкавшим каталку, семенила растрепанная старушка и все время мелко крестилась: сначала себя, потом того, под простыней.

Дверь в одну из секций приемной распахнули, и в полосе света, вырвавшегося в коридор, Белов увидел Дмитрия. Тот сидел на жестком диванчике, свесив голову на скрещенные на коленях руки. Услышав приближающиеся шаги, медленно поднял голову. Разглядел Белова и тут же вскочил.

— Игорь Иванович! — Он с трудом вздохнул. — Убить меня мало. Не сберег. В двух шагах был…

— Как вас угораздило? — Белов отвел взгляд — щеки Дмитрия были мокрыми.

— В казино были. Там ей фотографии передали. Она… Кротова нашла. Ну, того, что в Заволжске от инфаркта умер. Я еще в эту клинику на острове в свой выходной мотался… Вы еще просили никому не говорить.

— Тихо! — Белов что есть силы сжал локоть Дмитрия, оттащил в темноту. — Где фотографии?

— Часть у нее, часть у меня. — Дмитрий достал из кармана пачку.

Белов повернулся к неяркому свету, идущему из окна, быстро перебрал фотографии.

— И Кирюха Журавлев там, черт его дери, — пробормотал чуть слышно.

— Что вы сказали?

— Ничего. — Белов сунул пачку фотографий в карман. — Пойдем, молодой, сейчас покажу, как надо избавляться от комплексов!

Неприкасаемые

Ресторан был маленький, всего на десяток столиков, спрятавшихся в глубоких затемненных нишах. Хозяина сразу же предупредили — никакого стриптиза, патлатых лабухов и накрашенных девиц; публика будет собираться солидная, ценящая тишину и конфиденциальность. Уголовников, попытавшихся поставить ресторанчик под контроль, отшили сразу же, жестоко и без лишних разговоров: пригласили для переговоров за кольцевую автодорогу и изрешетили из автоматов.