– Торгую, – выдохнул вместе с дымом Максимов.
– Уже легче. И чем вы, гости, торг ведете? "Маслята" или что?
– "Гвозди". – Расшифровывалось просто: "Патроны к ПМ? Нет, к АК".
Оружия на руках было много, а патроны в великом дефиците. Любая уважающая себя банда должна была время от времени устраивать налеты на склады или разоружать патрули, иначе не выдерживала конкуренции. В лучшем положении были прикормившие складское начальство, или, так или иначе, работавшие на власти. Им отказа не было ни в чем.
Особенно ценились патроны к старому АК. Сам автомат был в цене из-за огромной пробивной силы: дверь – не дверь, кирпич – не кирпич – все вдребезги и навылет.
– Сколько? – Мужик явно заинтересовался.
– Четыре рожка.
– Ого!- Он сразу проникся симпатией к человеку, умудрившемуся добыть полный боекомплект с одного захода. Тут надо было либо иметь мужество в тихом месте насадить патрульного на нож, либо схимичить нечто незаурядное. – Почем?
– Три за рожок.
Только законченный лох мог заикнуться сейчас о деньгах. На этой "бирже оружия", как и на всех в городе, платежным средством была самая надежная валюта – консервы. Местные бизнесмены считали ниже своего достоинства мараться о "рвань" – рубли и прочую правительственную печатную продукцию. Баксы или другая иностранная валюта – промысел чужой, рисковать не хотели. Кого не устраивали правила, мог отваливать с "биржи", пока не пристрелили.
– Шалишь! Дам десять за все. – Мужик затянулся и через плечо Максимова быстро осмотрел рынок.
«Если что не так, нож или пуля мне гарантированы», – подумал Максимов. Он хорошо знал нравы и негласные законы "биржи". Что в Москве, что в провинции закон был един: второй ошибки не бывает.
Видимо, мужика ничего не встревожило и он вернулся к делу:
– Так что, командир, сговорились?
– Не катит! "Гвозди" у меня "старые".
Максимов не собирался из-за колебания курса неделю пухнуть с голоду в лесу, пока еще доберешься до базы.
– Без ножа режешь. – Мужик покачал головой. Но по глазам было видно, крючок уже заглотил. – Ну-ка, сверкни!
Максимов расстегнул молнию на куртке и приоткрыл подсумок.
– С подсумком, значит, – уважительно выдохнул мужик. – Так я и думал.
– Ну?
Максимов запахнул куртку. Неуловимым движением растегнул манжету на левом рукаве. После показа подсумка, нож мог потребоваться в любую секунду. Зрачки у мужика скосились в левый угол. Он просчитывал в уме варианты. Черт их знает, какие. Возможно, просто комбинировал сделку, возможно, прикидывал, как получить товар бесплатно, а может, просчитывал, как без шума сцапать лоха, это если был переодетым опером. Такой вариант, худший из всех, тоже не исключался.
– Даю десять, больше не могу. Курс сегодня такой, пойми, не я устанавливаю. Зато дам нормальные, армейские, со "звездочкой".
Консервы с армейской маркировкой, лучшие по качеству в стране, шли только на довольствие армии и на дополнительное питание многодетным матерям.
– И все? А подарок от фирмы за оптовую партию?
Мужик принял окончательно решение:
– В качестве бонуса дам четыре брикета гречки. Лады?
– Договорились.
– Сейчас оформим. Эй, Клякса!
От соседней кучки отделился молодой, еле шестнадцать, помощник в линялой джинсовке. Вразвалочку подошел к мужику.
Поллица парня покрывала синяя корка экземы. Волосы над правым ухом выела парша. Сквозь редкие волоски просвечивала все таже мертво-синяя ступяная корка.
«Химический ожог». – Максимов отвел взгляд, чтобы не смущать парня. Поражения кожи различной природы стали нормой. Катастрофа безжалостно и без разбора ставила свое клеймо на всех, кто ее пережил.
Максимов научился разбираться в гнойной сыпи, синющных омертвелостях, сочащихся пахучей слизью рубцах и прочей гадости, что корежила тела и лица. Та экзема, что обезорбразила лицо парня, к заразным не относилась. Скорее всего, окунулся где-то в ядовитый туман, выстреливший из канализационного люка.
– Рывком неси десять «звездочек», человек ждет. Четыре гречки сверху. И пакетик фирменный!
Парень шустро метнулся к сгоревшему до остова ларьку. Из тайника вытащил армейский рюкзак.
Максимов принял у него поклажу, взвесил на руке "фирменный пакетик". Тяжелый.
– Я посмотрю.
Мужик перекатил в губах сигарету. Процедил:
– Не бойся, "шрапнелью" не торгую.
Находились особо предприимчивые, рисующие втюхивать клиентам банки с горохом или кашей. Долго они не жили, их либо тихо кончали свои, либо со скандалом – разъяренные клиенты.
– Одного шибко умного два дня назад туда спровадили, – сказал мужик, кивнув в сторону туалета. – Остались просто умные. Ты рюкзак себе бери, командир, не в пакетике же твоем дохлом банки нести. Считай, подарок фирмы.
– Спасибо. – Максимов развязал рюкзак, проверил содержимое, пристроил поверх банок пакет с покупками и бутылкой водки, привычным движением захлестнул петлю и забросил рюкзак на плечо. – Процент "братве" кто дает, ты или я?
– Ты торговал, я интересовался, мне и платить. Сам разберусь. Давай товар и ступай с богом. – Подсумок быстро перешел из рук в руки и скрылся у мужика под бушлатом.- Если что будет, заходи, не стесняйся. Меня не будет, с Кляксой переговори, он знает, где меня искать, – сказал мужик и покосолапил к сгоревшему ларьку, там, видно, у него был склад.
Максимов, незаметно стрельнув по сторонам глазами, пошел назад к рядам торгующих. По пути он встретил двух новых клиентов. Что-то почуял, глядя на совсем еще пацанов, зажатых изнутри, будто не по своей воле идущих на "биржу", явно "интересоваться", в руках у одного болталась тяжелая сумка.
Под сердцем остро дрогнуло, словно кто-то щипнул невидимую струну.
* * *
Преторианцы
Дмитрий нехотя вылез из машины под легкий моросящий дождь.
– И куда он тебя послал? – с издевкой спросил он у переминавшегося с ноги на ногу Седого.
– Как, куда?
– Ну, если он тебя куда-то послал, какого хрена ты ко мне прибежал? Седой, ты хоть на старости лет работать научишься, или мне всю дорогу за тебя пыхтеть?
– Ты старший, тебе решать. Мое дело прокукарекать, а рассветет или нет – не моя забота.
Дмитрий покосился на Седого, хотел промолчать, но решил себя не сдерживать:
– С такой философией будешь шестым подползающим до старости лет. Хотя, не так долго осталось, вон – вся башка седая!
Петровский, действительно, был совсем седым. Откуда было Дмитрию знать, что в роду у Петровских с незапамятных времен гуляет в крови какой-то злой ген, выбеливая к двадцати годам головы у всей мужской половины. Свои привычно называли его Седым, Петровский не обращал внимания; без амбиций и не склонный к аппаратным интригам, он надежно застрял в звании, не выручила даже Особый период, когда карьеры порой делались за одну успешную операцию, Седой знал, что обречен умереть "капитаниссимусом союзного значения", как презрительно величал его Дмитрий.