— Дима, — в очередной раз представился губошлепый и протянул мне руку. — Пошли, угощаю. У меня остался полтинник.
Конечно, пошли! Я чуть не задохнулся от счастья. Засуетился, уронил на асфальт сигареты. ПОШЛИ-ПОШЛИ!!! Неужели через пятнадцать минут я волью себе в глотку спасительную микстуру, живую воду, исцеляющую и веселящую? И перестанет разламываться башка. И поднимется настроение. И я снова смогу безболезненно двигать своими конечностями, перемещаться в пространстве, шевелить мозговыми извилинами. Я спокойно, без дрожи в коленках вернусь домой и с открытым забралом встречу праведный гнев жены и брезгливое безразличие дочек. Я снова, хотя бы на время, стану самим собой. Для этого мне нужна самая малость. Водки! Немного водки!
— Идемте, я знаю, где здесь дешевле, — залебезил я.
— Я тоже знаю, — объявил мой новый знакомый и, больше не проронив ни единого слова, порулил к проспекту, дымя сигаретой, как Ключевская сопка. Брюки его оказались порваны сзади, и сквозь большую прореху наружу выглядывали нечистые голубые трусы. Не в силах оторвать от них взгляда, словно за путеводной звездой, я посеменил следом за ними.
* * *
Вооружившись двумя бутылками водки и белым пластиковым стаканчиком, мы удобно устроились на скамейке в уютном зеленом скверике возле Московских ворот.
— Хреново, — жаловался Дима, наливая трясущимися руками водку в стаканчик.
— Да, — соглашался с ним я.
— Жена раздавит, как таракана, — продолжал хныкать он.
— И меня тоже.
Пару минут после этого осознания своей скорой кончины мы молча курили, потом Дима снова разливал водку. Уже менее трясущимися руками.
— Жена, говоришь? — отдувался он, опрокинув в себя свою порцию. — Черт с ней, с женой. Переживем, живы будем, братишка. Большая семья-то? — вопросительно смотрел он на меня.
— Супруга, две дочери. Старшей, Ларисе, пятнадцать. Невеста, красавица, кавалеров целая армия. А младшей двенадцать. Любит она меня.
— Любит… — Дима смачно сплюнул себе под ноги. — Ну, если любит, тогда хорошо. Смотри только, чтобы не разлюбила. Как младшую-то зовут?
— Полина…
— Ишь… Полина, — криво ухмыльнулся он. — Это ж надо придумать такое… Полина. Красивое имя. Не пропей семью-то, братишка.
Улетали минуты, незаметно ползло по лазурному небу горячее солнце. Бодяжная водка уверенно перебиралась из бутылок в наши желудки. Похмельная депрессия отступала, и окружающий мир не спеша окрашивался в розовые тона.
— Тебе на работу-то надо сегодня? — расспрашивал меня Дима. — Где работаешь?
— Сторожем в фирме «Знойное Лето». Пулковское шоссе, где парники, — пояснял я.
— Знаю.
— У меня сейчас выходные. На работу в субботу. Наливайте, пожалуйста.
— А я безработный, — кряхтел он, наклоняясь за водкой. — Уже вот два года. Так, бывают халтуры… Зато жена на деньгах. Но она стерва… Ты, я вижу, интеллигент?
— Заканчивал ЛГУ. Истфак, — вздохнул я. — В восемьдесят восьмом. А в девяностом уже защитил кандидатскую. — Я вздохнул еще раз.
— И про кого кандидатская? — заинтересовался Дима.
— Про кого? — Я достал из кармана высыпавшуюся на треть сигаретину. — Знаете ли, в основном там про Дмитрия Каракозова. Так сказать, главный герой именно он. В апреле 1866-го Каракозов стрелял в императора Александра II. — Я замолчал, тщательно охлопывая карманы джинсов в поисках спичек.
— И как, попал? — Дима протянул мне зажигалку.
— Нет, к сожалению, ему помешали. А, может быть, к счастью. Наливайте, пожалуйста.
Он наливал. И рассказывал, что был когда-то таксистом, потом шоферил у какого-то делового, но деловой свалил за границу, а Дима остался. Во-первых, в России; во-вторых, без работы.
И вот он сидит на серой скамейке и банкует в белый стаканчик бодяжнуго водку. И страдает:
— Хреново…
— Да, — я с ним солидарен в том, что хреново. — Наливайте, пожалуйста.
Он наливает… И наливает… Потом пропадает куда-то, и передо мной вырастает огромная, совершенно непроходимая стена. Без окон и без дверей. С облупившейся штукатуркой. Я брожу вдоль этой стены. Ощупываю ее руками. Оперевшись о нее лбом, справляю свои маленькие дела, после чего долго не могу застегнуть ширинку. Стену сменяет дощатый забор, такой же неприступный и уносящийся вдаль. И о него, так же как и о стену, я опираюсь лбом. И так же мучаюсь с молнией на штанах. В общем, блуждаю по каким-то трущобам и, словно кобель, где только возможно, мечу свою территорию. Еще я, кажется, катаюсь в трамваях. Трамваи увозят меня в неизвестность, а я, уютно устроившись у окна, пытаюсь заснуть. Сонного, меня вышвыривают наружу, и я борозжу мордой асфальт. Или мне это мерещится?
Трамваи… Стены… Заборы… Вонючий подъезд… Разбитая физиономия…
Я начал быстро приходить в себя в тот момент, когда обнаружил на одном из домов табличку с названием улицы. Сконцентрировался, собрал глаза в кучу и сумел прочитать: «А-ви-а-ци-онная ул.», И понял, что нахожусь буквально в ста метрах от дома. Судьба ли взяла меня за руку и привела туда, куда надо, или это сработал инстинкт? Не знаю. Помню табличку, и все… После этого я вновь погрузился во мрак амнезии. Но, находясь под покровом этого мрака, каким-то чудом умудрился выдержать верный курс, и непослушные пьяные ноги привели меня к моему подъезду, вознесли на нужный этаж. Собрав в кулак последние силы, я надавил на кнопку звонка и предстал… Правда, не с открытым забралом. Вообще без забрала. Вообще никакой! С разбитой физиономией и с квитанцией на штраф из милиции. Вонючий и отвратительный, но главное — живой, отыскавший каким-то верхним чутьем тропу к своему надежному логову.
Я не помню, кто открывал мне дверь. Не помню, фестивалил ли я после этого по квартире или сразу же завалился спать. Не помню, кто оклеил мне рожу пластырем и заботливо укутал мои ноги пледом. Ничего не помню. Вообще ничего! Кроме того, что мне снились кошмары, и в этих кошмарах огромный, как танк, осетин Магоматов тянул ко мне свои волосатые лапы, требуя восемьсот баксов, а моя верная спутница жизни Татьяна ревела, словно белуга, и, размазывая тушь по щекам, грозилась подать на развод. Потом она превратилась в рыжую кошку, шипела и выпускала наружу длинные желтые когти, но мне было не до нее. Мне очень хотелось пить. Ужасно хотелось пить! И я залез под водопад и стоял там, задрав голову и разинув пасть до ушей. В меня низвергались тонны воды. Вода переполняла меня, она пропитала все мои поры, я уже был готов лопнуть, но чувство жажды не проходило. «Пить!!! — голосил я. — Дайте мне, наконец, нормальной воды! Пожалуйста! Будьте же вы человечны! Пить!!! Дайте мне пить!!!» А водопад все шумел. А рыжая кошка Татьяна Пивцова шипела и грозила мне своими когтями и скорым разводом. Ей было совсем невдомек, что до развода мне не дожить; что я загнусь прямо сейчас, если мне немедленно не нальют воды. И я снова начинал орать: «Пить! Дайте мне пить!!!» Но никто не слышал меня, всем было на меня наплевать…