…Сверху, сквозь рваную дерюгу листвы, он увидел одинокую фигурку на скамейке, не больше муравья на былинке, крохотную и жалкую в своей малости. А он, другой, тот, что был несравнимо сильнее и свободным, тот, что был наделен даром полета, устремил себя вверх, пробил слой смога и испарений, накрывший погружающийся в дурной сон большой город, увидел этот город гигантской светящейся медузой, кисельно растекшейся меж семи холмов, с такой высоты ничего человеческого уже было не различить, что уже само по себе неплохо, но он не стал долго любоваться видом, доступным каждому прилипшему носом к стеклу иллюминатора идущего на посадку самолета, а, вытянувшись, устремился еще выше, прямо в черноту неба, где зрели алмазные ягоды звезд; скорость стала нарастать, словно чернота тянула, засасывала в себя, и в какой-то момент он почувствовал, что превратился в размазанный сгусток ярко-фосфорного огня, кометой несущейся между звезд…
…Падение со звезд было мгновенным и оглушительным. Медленно вернулось ощущение тела и вместе с ним похмельная разбитость и тоска.
Алексей пошевелился, и тут же в грудь уперлась тупая боль.
Гнусавый голос что-то произнес. Совсем близко. Опасно близко.
Алексей открыл глаза.
На фоне окон дома отчетливо проступили два мужских силуэта.
— Что надо, гоблины? — спросил Алексей, пытаясь отлепить спину, но в грудь уперлось что-то твердое, и тупая боль вдавила назад.
— Сиди, пьянь, и не рыпайся! — прогнусавил голос.
— У тебя документы есть? — спросил другой, принадлежащий более крупному мужчине.
— Или бабки, — сократил беседу до минимума гнусавый.
Алексей присмотрелся. Над головами мужчин чернели нимбы фуражек.
Все сразу же встало на свои места. И новое место в жизни Алексею чрезвычайно не понравилось.
Один, слегка выпивший, в чужом дворе, на чужой «земле». Даже если есть паспорт, а в нем треклятая регистрация. Что дает тебе краснокожая паспортина российского гражданина? Ничего. Думаешь, взял тебя под свои крылья распятый державный орел? Фиг там два! Ты есть никто, и звать тебя «электорат», если нет у тебя Удостоверения. Не паршивого паспорта, ничего, кроме рожи твоей, не удостоверяющего, а Удостоверения! Маленькой такой книжечки, где четко прописано, что ты не тварь дрожащая, а право имеешь.
«Дурак Раскольников, бабку зарубил, чтобы что-то там себе доказать. Надо было со своими комплексами в охранку идти: там ему бы выдали не топор, а служебный наган, ксиву и — Право. Право карать и миловать на отдельном пятачке Империи, порученном тебе к охране и отведенном к кормлению. Быстро бы откормился, набил кулаки о «контингент», и было бы всем хорошо. И бывшему студенту, и Империи», — не к месту и не ко времени подумалось Алексею.
— Дубину убери, — как можно вежливее попросил он.
— Ты глянь, он уже права качает! Очухался, что ли? — Гнусавый явно получал чисто эстетическое удовольствие от власти. — А если дубиной по хребту, а? За сопротивление.
У второго к власти отношение было практичное, как у борова к кормушке.
— Проверь, что у него в кармане. В барсетке нифига нет.
— Там паспорт есть, — подсказал Алексей. — Вы, вообще, из какого отделения?
— Тебе какое дело? В отделение захотелось? Счас организую.
Гнусавый занес палку над головой.
Алексей чувствовал, что ничего не случится. Не посмеет ударить. По сценарию не катит. И дергаться не надо, еще есть шанс разрулить ситуацию.
Он заставил себя расслабиться и посмотреть на все происходящее отстранено, как бы со стороны. Обычно помогало — и в борцовском зале, и в жизни.
И вдруг обрушился вихрь фосфорного огня…
…Алексей почувствовал под ногами землю. Она слегка покачивалась, как палуба в шторм, но вырваться из-под ног и опрокидываться не собиралась.
Он потряс головой. Огляделся. Двор как двор. Нормальный, среднестатистический. Только что он в нем делает, Алексей вспомнить не мог. И откуда взялись два тела у его ног — тем более.
Одно из тел подавало признаки жизни, сучило ногами и издавало хриплый стон. Второе валялось мешком с картошкой, грузно и неподъемно.
Память и осознание себя вернулись моментально, будто вынырнул из вязкого дурного сна.
Алексей тихо охнул и потер висок.
— Ни фига себе, погорячился, — пробормотал он.
Первой, рефлекторной реакцией было установить рекорд бега на короткую дистанцию.
Он отчетливо осознал, что переступил черту. Дважды за день. Был опером, человеком с табельным стволом и ксивой. Стал никем, рядовым гражданином, манекеном для ментовской дубинки и сапога власти. И, не задержавшись на нижней точке бытия, на которой живет и пытается быть счастливым большинство, шагнул дальше. В полное ничто.
«Срок, как с куста, — холодно констатировал Алексей. — Даже справка из дурдома не поможет».
И вслед за этой ясностью обреченного в нем всплыл кто-то новый, бесстрастный и бесстрашный, плевавший на любые законы и правила. Он обладал несокрушимой волей и яростной жаждой жизни. Это новое, что пробудилось, ощущалось, как медленно дышащее фосфорное свечение в области пупка. И свет тек по венам холодным переливчатым огнем.
Алексей спокойно проверил содержимое барсетки и карманов. Доллары вытащить из нагрудного кармана не успели, а диск и рублевую мелочевку в качестве трофея оприходовали. Паспорт был на месте, его даже не трогали.
Поднял с земли диск. Вывернул карманы у сержантов. Набрали они за смену рублей семьсот на двоих. Забрал свои двести тридцать. Остальные запихнул в ширинку того, кто гнусаво мычал, медленно выползая из нокаута.
Проверил пульс на шее у второго. Пульс имелся, нитевидный, но вполне четкий. Появился соблазн пережать эту трепещущую ниточку жизни.
Алексей убрал руку. На секунду задумался. Оставлять блюстителей порядка в таком виде не хотелось.
Он «с мясом» сорвал погоны с гнусавого, потом, для симметрии и по справедливости, с напарника. Сунул их им в нагрудные карманы рубашек. Каждому его пару.
Сдержался, иначе бы черезчур наследил, и не увенчал фуражки смачным плевком.
На скамейке так и стояла недопитая бутылка пива. Помня о «пальчиках», Алексей взял ее, кстати, удивившись, что выпил так мало, а окосел до белой горячки с последующим мордобоем.
Чувствуя, что пиво в горло не полезет, Алексей уже собрался вылить остатки, но тут в голову пришла мысль.
Он раздвинул дряблые губы гнусавого, влил в рот, сколько вошло. Гнусавый, хоть и в нокауте, продукт в себя принял и даже благодарственно рыгнул. Напарник пить отказался, очевидно, потому что ничего не соображал. Пришлось умыть и залить грудь теплым пивом. Конечно, бедняге не полегчало, но амбре пошел качественный. С таким не грех пред светлые очи начальника показаться.