Она переходила от стенда к стенду, всматриваясь в изящные узоры коробок, в очертания нарядных баночек и флаконов. «Шанель», «Черлэн», «Кристиан Диор», «Ланком», «Елена Рубинштейн»…
Это были слова из другого мира. Нет, не географически другого, а из запредельного, ирреального, несбыточного.
Наконец Марина не выдержала. Нет, не стоит обманывать себя. Конечно, она шла сюда для того, чтобы решиться и купить себе что-нибудь, а вовсе не только посмотреть. Что она, школьница, что ли? Пусть денег мало. Пусть их вечно не хватает, но ведь и жизнь одна, а уж молодость у всякой женщины не длинна, сколько ни хорохорься и ни убеждай себя в обратном.
Да, она купит. Что-нибудь маленькое, пусть не Роскошное, не самое дорогое.
Но это необходимо.
– Будьте добры, – обратилась Марина к одной из продавщиц, полненькой, если не сказать плотной, брюнетке:
– Вы не могли бы мне помочь…
Вероятно, я хочу купить пудру…
Как глупо и неестественно звучит ее голос в этом кафельном ароматном безмолвии.
Безо всякого энтузиазма брюнетка отвернулась от своих коробочек и, поджав губы, спросила:
– Какую? Рассыпчатую, компактную, двойного действия?
– Пожалуй, рассыпчатую, – неуверенно произнесла Марина, которая вдруг с растерянностью поняла, что попросту успела забыть, чем отличается рассыпчатая пудра от компактной…
– Пожалуйста. – Продавщица указала на большую блестящую, в форме золотой раковины коробочку с прилагающейся к ней пушистой кисточкой.
– Пожалуй, нет. Эта слишком большая, не уместится в сумочке, и вообще… – забормотала растерянно Марина. – Вообще-то я никогда не пользуюсь пудрой, – окончательно запутавшись, добавила она ни к селу ни к городу.
Взгляд продавщицы сделался тяжелым и приобрел какой-то свинцовый оттенок.
– Ну, – строго сказала она, – тогда зачем она вам?
С каждым новым словом, раздававшимся в звонкой тишине магазина, Марине все больше и больше хотелось уйти отсюда.
– Понимаете, дело в том, – начала она, стараясь преодолеть себя, свой костенеющий язык и нарастающее чувство раздражения. – Мое лицо… Его тон как-то перестал устраивать меня. Я хочу что-то изменить…
– То есть припудрить, – почти издевательски закончила за Марину продавщица. – Для этой цели лучше использовать тональный крем.
– Я пользовалась, – нашлась неожиданно Марина и почувствовала некоторое облегчение, – я использовала «Иза Дора», «Эсте Лаудер». – Ее голос становился все увереннее. – Однако… Одним словом, хочу пудру, да… Компактную.
– Тогда посмотрите вот эти. – Взгляд брюнетки указал на уже виденные Мариной издалека коробки.
– А какие лучше? – наивно произнесла Марина, и напрасно.
Глаза продавщицы сузились от нескрываемого презрения.
– Они все высочайшего качества, – надменно ответила она и умолкла, явно давая понять, что не желает разменивать красноречие на столь непросвещенного и, что еще хуже, бедного человека.
– Но должны же они чем-то отличаться, – все еще не сдавалась Марина, хотя ощущала, что терпение ее подходит к концу.
– Вот это, – продавщица неохотно ткнула пальцем в «Шанель», – на основе шелка. А вот это, – палец отчетливо метил в сторону «Елена Рубинштейн», – на основе рисовой муки.
– И сколько?
– Что «сколько»?
– Стоит. Я не вижу тут ни одного ценника.
Теперь уже маски были сброшены, и взаимная неприязнь могла вырываться наружу.
– Женщины, которые действительно следят за своей внешностью, – отчеканила продавщица, – Думают не о цене, а о красоте.
Сказано это было дерзким тоном, продавщица глядела куда-то в сторону поверх плеча, и Марине вдруг пришла в голову дикая мысль ударить кулаком поверх стеклянного прилавка – прямо в накрашенную дорогой косметикой мордочку.
– «Шанель» – тридцать долларов, а «Рубин-Штейн» – тридцать семь.
Мозг Марины в течение томительной минуты множил и делил, переводя доллары в зарплату старшего лейтенанта милиции. Результат выглядел не просто тоскливо.
Он был ужасающим…
– Ну, – нетерпеливо произнесла продавщица.
Странные люди встречаются иногда: они хамят покупателю, ставят его на место, а потом еще обижаются, что тот уходит ни с чем.
– Зайду-ка я в другой раз, – сказала Марина, и улыбнулась:
– Что-то вы мне сильно не понравились. Цвет лица, и вообще… Плохая реклама у вашего магазина.
Сказала и вышла, повернувшись спиной. Пусть еще скажет спасибо, что не получила в глаз. А что, вполне бы могла огрести…
И, что самое обидное, ничего невозможно объяснить. Это нельзя объяснить словами. Ну нельзя же в самом деле сказать прямым текстом: я – офицер милиции, у меня высшее образование. А ты – жалкая дура с девятью классами за спиной. Ты не представляешь из себя ничего, ничего не можешь и не умеешь. Богатые люди взяли тебя сюда, чтобы ты коробочки перебирала. Так почему же ты так возгордилась, чем? На каком основании ты считаешь себя выше, чем я? Потому что у меня нет лишних тридцати – сорока долларов? Но ведь, милочка, и у тебя их тоже нет.
И не оттого ли ты, глупышка, так старательно демонстрируешь презрение ко мне, что в первую очередь подсознательно глубоко презираешь себя? Наверное, для последнего у тебя есть основания. Не правда ли, ха-ха-ха?.. И еще раз, еще мрачнее и раскатистее: ха-ха-ха!
Нет, положительно не получилось у Марины сегодня расслабиться в приятном магазине. Не удалось побаловать себя. Что ж, надо заняться чем-нибудь другим.
…На следующий вечер в отделе была запланирована спецоперация. Это рутинная процедура, во время которой редко случались какие-либо неожиданности.
Спецоперации по выявлению притонов разврата проводятся в отделе по плану каждую неделю.
Марину еще ни разу не привлекали к таким операциям, но на этот раз Вербин настоял.
– Я понимаю, что ты весь день ходила по школам, – сказал он. – Понимаю, что устала и голова занята другим делом…
– Гораздо более серьезным, не правда ли? – попыталась вставить слово Марина.
Но Вербин упрямо покачал головой и отвел глаза в сторону, как делал всегда, когда не собирался отступать от намеченного.
– Ребята могут обидеться, – закончил он тоном, не допускавшим возражений.
– Это – общая работа, в ней должны участвовать все сотрудники.
Марина вздохнула и, бросив сумку, оттягивавшую весь день плечо, уселась за телефон – звонить домой, Артемке. Нужно было, как всегда в подобных случаях, успокоить его, объяснив, что мама придет поздно, и научить, каким образом следует разогреть себе ужин. С одной стороны, это неплохо, если мальчик с семи лет будет приучаться к самостоятельности, но с другой – ему ведь нужно и материнское общение. Причем полноценное, а не торопливые слова по телефону…