Конечно, это было нужно и оправданно, все по закону. Но не было в душе Вербина того азарта боя, который буквально горел в глазах коллег, рассказывающих о подобном. Нет, он испытывал скорее отвращение и чувство опустошенности.
– Эй, тут еще девка, – крикнул сверху напарник. – Иди сюда, покарауль ее, пока я сбегаю наружу.
Он торопился узнать, как прошла операция в самом доме, задержан ли Бык. А заодно первым доложить начальству о том, что два бандита ранены и задержаны.
Тому, кто доложил первым, иногда и награда достается в первую очередь…
В комнате отдыха на втором этаже сауны мебели не было вовсе – только одна громадная кровать, стоящая у стены. Забившись в угол этой кровати, на смятом покрывале сжавшись сидела девушка. Глаза ее были полны ужаса: она, несомненно, слышала сверху все доносившиеся до нее перипетии схватки – короткой, но оттого не менее ожесточенной.
Грохот выстрелов вообще ошеломляет женщин…
Первое, что невольно отметил про себя Вербин, была красота девушки. Он даже невольно усмехнулся, поймав себя на этом в столь неподходящий момент. Но красота обожгла его, поразила моментально в самое сердце, так что он даже вздрогнул.
И это несмотря на то, что девушка явно выглядела далеко не лучшим образом.
Насмерть испуганная, она дрожала всем своим обнаженным телом. На девушке не было вообще никакой одежды – только серьги в ушах и маленький пластмассовый браслет на руке. Трясущиеся губы со следами стертой помады, расплывшаяся тушь, растекшаяся по заплаканному лицу.
И все же было в девушке, в ее фигуре, в лице и распущенных длинных волосах что-то настолько очаровательное, что старший лейтенант даже смутился. Он не мог представить себе, что в этом бандитском логове вдруг встретит столь совершенную, почти античную красоту.
– Ты кто? – спросил он, размышляя, стоит ли надевать на эти тонкие запястья стальные наручники. – Что ты тут делаешь?
Сначала девушка не смогла говорить. Она сделала попытку, но губы затряслись еще больше прежнего, а из горла вырвались бессвязные звуки.
– Марина, – наконец выдавила она из себя и закашлялась. – Меня зовут Марина Карсавина… А вы кто? Вы – из милиции?
Сама она рассказывать ничего не могла, была не в том состоянии. Но постепенно, задавая вопросы и получая на них короткие односложные ответы, Вербин сумел составить для себя картину происшедшего здесь.
Все это время внизу ходили люди: оперативники осматривали помещение, забирали задержанных, которые расхныкались и просили вызвать им «скорую».
Несколько человек поднялись наверх, но затем спустились, увидев там Вербина.
Заглянувший начальник окинул девушку строгим равнодушным взглядом и спросил, кивнув:
– Кто такая?
– Проститутка, товарищ полковник, – с некоторой запинкой ответил Вербин, внезапно покраснев. – Ее сюда несколько часов назад привезли. Вот…
– Ну и работай с ней, – распорядился тот, оворачиваясь. – Пока там ребята с бандитами разбираются, ты эту выспроси обо всем. А будет запираться, сам знаешь, как поступить.
Вербин не понял, что имел в виду торопливо сбежавший вниз полковник. О чем выспрашивать эту девушку? И как с ней поступить, если она вдруг не захочет говорить? Бить ее, что ли? Или зажимать пальцы между дверями? Право слово, иной раз высокие начальники не отдают себе отчета в том, что говорят…
Девушка Марина оказалась проституткой, которую двое бандитских подручных привезли сюда из казино «Черный корсар». Она думала, что придется обслужить одного клиента, и надеялась получить за это сто долларов. А обслужить пришлось всю гопкомпанию – больше десятка отморозков. Вербин легко мог себе представить, какой ужас испытывала эта девушка в течение нескольких часов, что ей пришлось провести в этой комнате, ублажая пьяное бандитское зверье.
– Они сказали, что утром отпустят, – пробормотала проститутка, все еще продолжая дрожать всем телом. – Сначала сказали, что на три часа, а оказалось… Вот…
Она снова заплакала. Слезы бессилия и унижения катились по щекам, и Вербин, глядя на это, снова занервничал: ему вдруг захотелось утереть слезы с этого прекрасного лица. И в сердце поднялась буря – это волна холодной ярости захлестнула Владимира. Впервые в жизни у него возникло желание убивать. Еще пятнадцать минут назад, когда дрался с бандитами, ярости не было. Была служба, задание, конкретная цель по задержанию опасных преступников. Но убивать он не стремился, даже стрелял как-то неуверенно. А сейчас, глядя на скорчившуюся на кровати голую девушку, которая плакала и дрожала всем телом, Вербин впервые в жизни испытал это чувство: когда кажется, что разорвал бы кое-кого собственными руками.
Ему хотелось отомстить. Вербин видел синяки на груди у девушки, кровоподтеки и ссадины на ягодицах – следы грубых бандитских рук, цинично мучивших это прекрасное тело, превративших его в жалкую игрушку для своих низких пьяных утех. И ему было обидно. Нестерпимо обидно за поруганную красоту.
И обидно за собственное бессилие. Сколько еще таких же девушек сейчас терзают по всему миру! Сколько их сейчас плачет от боли и унижения в разных квартирах и саунах? И он, Вербин, и все милиционеры и полицейские по всему свету не в силах остановить это.
Слабые люди от таких мыслей приходят в отчаяние и не хотят жить, а сильные… Сильные испытывают вдруг ясное ощущение того, что они все же могут что-то сделать. Остановить, защитить, прекратить! Если нужно – убить ради этого. Холодная ярость.
Наверное, именно тот эпизод, так поразивший Вербина, и стал основным в его жизни. Именно благодаря ему он и согласился спустя несколько лет возглавить отдел «полиции нравов»…
– Одевайся, Марина, – сказал он. – Сейчас все равно в УВД поедем. Незачем голой тут сидеть.
А когда оказалось, что одежда девушки находится в джипе, стоящем во дворе, сам спустился и все ей принес.
Заодно узнал и про то, что арест всех бандитов прошел успешно. Даже Быка взяли живым, хотя тот и пытался отстреливаться. Но не вышло: слишком много «травки» выкурил, рука подвела на этот раз.
– А ты молодец, – хлопнул Вербина по плечу уже слегка пришедший в себя полковник. – Слышал я, как вы с Сергеевым двоих бандитов положили. Молодцы.
Теперь давай девку ту разрабатывай как следует. Связи там и все такое. Сам понимаешь, она много может знать. Давай двигай.
– Ты вообще кто? – поинтересовался Владимир уже в машине, когда вдвоем ехали в город, в УВД. – Чем занимаешься? Приезжая, наверное?
Теперь он уже избегал смотреть на девушку, съежившуюся на заднем сиденье.
С одной стороны, она была такой красивой, что Вербин невольно краснел и потому отводил глаза. А с другой стороны, ему было, неловко, что он застал ее в минуту наибольшего ее унижения и подавленности. К этому примешивалось еще не вполне им самим осознанное чувство собственной вины перед ней. Ведь он – сотрудник милиции, и частично и его вина есть в том, что подобное вообще происходит на белом свете.