– Совсем тупая, да? А какой мне морок использовать? Карлика? Лилипута? Песика? Все уже перебрал! – закудахтал Антигон, подскакивая от злости.
Валькирия-одиночка отвернулась. Кикимор давно не получал трепки и был морально разболтан. Что с него взять?
Вот и подъезд, знакомый Ирке с детства. Сколько раз она терпеливо сидела рядом на коляске, слушая, как Бабаня встревоженной курицей носится по двору, призывая «настоящих мужчин», чтобы «настоящие мужчины» подняли коляску по ступенькам.
Ирка едва губы себе не кусала, когда после Бабаня многословно и громко бросалась благодарить «героев», хватая их за рукава и бесконечно повторяя: «Ах, как я вам признательна! Что бы мы без вас делали!»
Для Ирки это было безумно унизительно. Она сотни раз требовала у Бабани ограничиваться одним простым «спасибо» и не голосить так громко. Бабаня всякий раз с ней соглашалась, но потом забывала.
Ирка уже открывала дверь подъезда, когда ее окликнули. Причем окликнули не столько словами, сколько неким призывным скрипом. Ирка остановилась. На лавочке сидела старушка, прозрачная как тень. Даже с закрытыми глазами ее можно было обнаружить по запаху ушной серы.
Ирка вежливо улыбнулась. Эту женщину она помнила с детства. Ирка была еще ребенком, а старушка уже и тогда казалась ей бесконечно дряхлой. Хотя, возможно, что в то время Ирка была необъективна, смутно считая, что старость наступает сразу после института. Ее сбивали с толку кошки, о которых Ирке сказали, что в пятнадцать лет они уже безнадежно старые.
Имя старушки Ирка не помнила, знала только, что она «Лексевна». Это была одна из той почти полумиллионной армии «лексевн», что населяют российские деревни, поселки, городки и города, изредка злодейским десантом проникая в столицы. Данная конкретная Лексевна не была обычной рядовой «лексевной». Она запросто могла сделаться у других «лексевн» батальонным командиром, хотя по сути своей «лексевны» анархистки и воюют на свой страх и риск, зная все лучше других и неохотно подчиняясь командам.
Цель своей жизни Лексевна видела в том, чтобы целыми днями сидеть на скамейке у подъезда и последовательно накаркивать на всех смерть. Порой Ирке приходило в голову, не является ли Лексевна эдакой резервной Аидой Плаховной.
Стоило упомянуть при Лексевне о каком-нибудь человеке – неважно, знакомом ей или нет, старушка немедленно оживлялась. В ее выцветших, почти белых глазах вспыхивало пламя.
– А что, милая? Он жив, да? – спрашивала она.
– Жив.
– А-а-а… – тянула старушка, и ее полумертвые глаза равнодушно потухали.
Ирке с ее компьютерным мышлением казалось, что Лексевна, экономя энергию, переводит себя в «спящий режим».
Но так бывало раньше. Сейчас Ирка нетерпеливо стояла у скамейки с Лексевной, пытаясь понять, действительно ли та ее окликнула или это был стандартный мимопролетный глюк, которыми наводнили мир развлекающиеся маги-недоучки.
Убедившись, что Лексевна находится в «спящем режиме», Ирка попыталась тихо уйти, но тут старуха разомкнула глаза и четко произнесла:
– А здороваться кто будет?
– Здравствуйте! – торопливо выпалила Ирка и, испытывая необходимость из вежливости добавить что-нибудь еще, спросила: – А вы с Бабаней видитесь?
Старушка с усилием вынырнула из потустороннего мира.
– Бабаня? Кто такая?
– Бабушка Аня. Моя бабушка, – на всякий случай расшифровала Ирка.
В Лексеевне что-то мучительно заскрипело.
– Она жива, да?
– Жива, – ответила Ирка, удивленная тем, что Лексевна, живущая с Бабаней в одном подъезде, этого не знает.
– А-а-а… И как она себя чувствует, не болеет?
– Прекрасно чувствует. Лучше не бывает, – сердито заверила Ирка.
Лексевна разочарованно нахохлилась. Валькирия-одиночка поспешно попрощалась и стала отступать в подъезд. Она подумала, что у бабки есть спортивный интерес – пережить всех. Голос старухи, непривычно сильный, резкий и громкий, нагнал ее через две ступеньки.
– А внучка-то у ей померла!
Ирка испуганно обернулась. Кому как не ей было знать, что внучка у Бабани всего одна.
– Какая внучка? – все же спросила она.
– Ясно какая. Иринка, – пристально глядя ей в лицо, произнесла Лексевна.
Ирка нервно сглотнула слюну. Прежде самым невероятным – почти мистическим свойством Лексевны было то, что она всегда опознавала Ирку-валькирию в прежней «колясочной» Ирке, прекрасно накладывала их одну на другую. При этом с Лексевной не происходило ровным счетом ничего ужасного. Должно быть, сознание старухи находилось в глубокой дремоте. Она уже видела вечность и не отвлекалась на пеструю, мало что значащую суету внешнего мира.
– Так значит, умерла? – повторила Ирка.
– Вчерась хоронили, – упрямо повторила Лексевна. Глаза у старухи горели, как у совы, на которую направили свет фонаря.
Ирке стало жутко. Ей вдруг вообразилось, что, может, она действительно умерла и просто об этом не подозревает? Рисуя картины одна кошмарнее другой, Ирка взлетела по лестнице. Торопливо вставила ключ и, даже не проверив, дома ли Бабаня, вломилась в коридор. У комнаты Ирка на секунду застыла, набираясь храбрости, толкнула дверь и тотчас увидела саму себя.
Точнее, себя такую, какой она могла бы быть.
Грустная, с торчащими, как вороньи крылья, лопатками, с располневшим лицом, она сидела перед компьютером. Ну не смешно ли, что тело – гадкое, нелепое, комичное тело – может быть клеткой для духа? Не потому ли некоторые выносят из дома все зеркала, чтобы вид собственной клетки не угнетал их? Внешне с мороком все было в порядке. Спина не просвечивала, да и на коляске под призраком ничего не лежало. А то один раз случилось, что морок преспокойно сидел в метровой стопке книг, доходившей ему до шеи. Хорошо еще, что Антигон обнаружил это раньше Бабани.
На подоконнике выстроился обычный бастион из коробок с лекарствами. К процессору пластилином был прилеплен составленный Бабаней список, что и в какой последовательности принимать. Выщелкивать из пачек необходимое число таблеток и топить их в унитазе было обязанностью Антигона, с которой он худо-бедно справлялся. Правда, у Ирки были основания подозревать, что таблетки исчезают не в «большом белом друге», а в собственном грушевидном животе кикимора.