– Я хочу услышать это. – Элоиза на секунду закрыла лицо руками, затем отняла их и встала. – Я попрошу мадам Аннет приготовить чай, ладно?
– Замечательно, – отозвался Том. – Дерватт спрыгнул с утеса на камни, – сообщил он инспектору. – Он, можно сказать, дважды покончил с собой – приняв снотворное и прыгнув с утеса, – а потом был еще и сожжен. Но к тому моменту он, разумеется, был уже мертв. Умер он в результате падения. Мы с Бернардом вернулись на это место на следующий день и сожгли труп, насколько это было возможно, а останки похоронили.
Элоиза вернулась в гостиную.
– Значит, на следующий день, – сказал Уэбстер, делая записи, – в среду, шестого ноября. А где Бернард останавливался в Зальцбурге?
Том назвал “Голубое что-то” на Линцергассе, но сказал, что не уверен, оставался ли Бернард там же после среды. Когда и где они достали бензин? В среду, в полдень, но точное место Том не смог бы назвать. Где проживал Дерватт? Этого Том даже и не пытался выяснить.
– Мы договорились с Бернардом встретиться в половине десятого в четверг у Старого рынка. Накануне вечером Бернард дал мне свой рюкзак и попросил подержать его у себя, пока он не найдет какую-нибудь другую гостиницу. Я предложил ему поселиться в моем отеле, но он не захотел. Утром в четверг он не пришел на встречу; я прождал его целый час. Больше я его так и не видел. Никаких записок для меня в “Гольденер Хирше” он не оставил. Я подозревал, что он не хотел меня видеть и, возможно, покончил с собой – может быть, прыгнул с моста. Я пошел к себе в отель.
Уэбстер несколько медленнее обычного раскурил сигарету.
– Вы договорились, что его рюкзак останется у вас до четверга?
– Нет, не обязательно. Бернард знал, как меня найти, и я ожидал, что он зайдет за вещами в среду вечером, но на всякий случай сказал, что если он не придет, то мы встретимся утром.
– Вы не справлялись о нем вчера утром в гостиницах?
– Нет… Я был расстроен и, в общем-то, уверен, что он покончил с собой.
Мадам Аннет подала им чай, обменявшись приветствием с Уэбстером.
– За несколько дней до этого, – сказал Том, – Бернард символически повесился в моем погребе, в виде собственного манекена – прицепил с помощью ремня свой костюм к потолку и оставил записку. Его обнаружила моя жена, и это было для нее настоящим шоком. – Он взглянул на Элоизу. – Прости, дорогая.
Элоиза прикусила губу и пожала плечами. Ее реакция была искренней. Да, все так и произошло, но воспоминания об этом не доставляли ей никакого удовольствия.
– У вас сохранилась эта записка? – спросил инспектор.
– Да. Кажется, она в кармане моего халата. Принести вам ее?
– Да, пожалуйста, но сначала скажите, – на лице Уэбстера опять появилась было улыбка, но он ее прогнал, – зачем вы все-таки поехали в Зальцбург?
– Я беспокоился о Бернарде. Он говорил, что хочет съездить туда, и я боялся, что он подумывает о самоубийстве. Я спрашивал себя, с чего вдруг ему захотелось приехать ко мне. Он знал, что у меня есть две картины Дерватта, но мы, собственно, даже не были знакомы. Однако, приехав сюда, он говорил со мной очень откровенно, и мне казалось, что я смогу помочь ему. А потом случилось это – они оба покончили с собой. В таких случаях как-то боишься вмешиваться – по крайней мере, когда имеешь дело с таким человеком, как Дерватт. Это представляется неправильным… – ну, не совсем неправильным, конечно, – я имею в виду, ты чувствуешь, что бесполезно отговаривать человека, он все равно сделает по-своему, если уж решился на это. Я считаю, что нельзя винить человека за то, что он не сказал чего-либо, раз он знал, что это бессмысленно. – Том сделал паузу.
Уэбстер слушал очень внимательно.
– После того символического самоубийства в погребе Бернард уехал – по всей вероятности, в Париж, – а потом опять вернулся. На этот раз тут уже была Элоиза.
Инспектор спросил, какого числа Бернард вернулся в Бель-Омбр. Насколько Том помнил, это было 25 октября.
– Я пытался успокоить Бернарда и сказал ему, что его подружка Цинтия, возможно, помирится с ним. Правда, я сам сомневался в этом, судя по тому, что он говорил. Но надо было как-то отвлечь его от мрачных мыслей. Наверное, Дерватт тоже старался сделать это. Я уверен, что в Зальцбурге они встречались несколько раз вдвоем. Дерватт относился к Бернарду с большой теплотой. Ты понимаешь, что я говорю, дорогая? – обратился он к Элоизе.
Элоиза кивнула. Возможно, она действительно хорошо понимала его.
– А чем был так подавлен сам Дерватт? Том задумался.
– Его угнетала вся наша действительность, весь мир. Я не знаю, может быть, у него были для этого и личные причины – что-нибудь в Мексике. Он упоминал какую-то мексиканскую девушку, которая вышла замуж и уехала. Не знаю, насколько это было для него важно. Было похоже, что он расстроен также в связи со своим приездом в Англию. Он сказал, что это было ошибкой.
Уэбстер наконец покончил со своими записями.
– Может быть, поднимемся теперь в вашу комнату?
Том проводил инспектора к себе и достал из шкафа чемоданчик.
– Я не хочу, чтобы жена это видела, – сказал он, открывая чемоданчик.
Останки были завернуты в австрийские и немецкие газеты, купленные Томом. Он заметил, что Уэбстер взглянул на даты выпуска газет, прежде чем вытащить сверток и положить его на ковер. На всякий случай он подложил под него еще газет, но Том знал, что сверток не оставляет следов. Инспектор развернул газеты.
– М-да. Господи, прости. И что Дерватт просил вас сделать с этим?
Том пожал плечами, нахмурившись.
– Да ничего. – Том подошел к окну и слегка приоткрыл его. – По правде говоря, я и сам не знаю, зачем я взял это с собой. Я был расстроен, как и Бернард. Может быть, он сказал, что мы должны отвезти останки в Англию, – я не помню. Мы, правда, ожидали, что это будет прах, пепел. Во всяком случае, вот, – я привез это…
Уэбстер ковырялся в останках концом шариковой ручки. Он выудил из них серебряное кольцо.
– Кольцо я взял специально, – сказал Том. Он знал, что две змеи на нем еще различимы.
– Я возьму это с собой в Англию, – сказал инспектор. – У вас не найдется какой-нибудь коробки?
– Да, конечно, – ответил Том, направляясь к двери.
– И вы говорили о дневниках Бернарда Тафтса.
– Да-да. – Том вернулся и показал инспектору блокнот и альбом, лежавшие на письменном столе. – Вот. Сейчас я достану его записку. – Он прошел в ванную и вытащил из кармана халата записку Бернарда. “Я символически повесился в твоем доме…” Отдав записку Уэбстеру, Том спустился по лестнице.
Мадам Аннет никогда ничего не выбрасывала, и у нее всегда была под рукой коллекция коробок самого разного размера.
– Вам для чего она нужна? – спросила она, желая выбрать подходящую.