— Шесть дней, — на том же языке ответил юноша.
Том увидел впереди склонившийся над дорогой старый вяз и облегченно вздохнул: это означало, что до ворот его дома осталось всего каких-нибудь пятьдесят шагов.
— Что вас привело в эти края?
— Ну, может быть, то, что здесь, в окрестностях Фонтенбло, много зелени. Я люблю бродить по лесу. И от Парижа недалеко. Я пожил в Париже неделю, походил, посмотрел.
Том замедлил шаг. Любопытно, отчего паренек заинтересовался им настолько, что даже выяснил, где он живет.
— Давайте-ка перейдем на другую сторону, — сказал он.
До бежевой полоски гравия, освещенной лампой над парадной дверью особняка, было теперь несколько ярдов.
— Как получилось, что вы даже знаете, где я живу? — спросил Том.
По тому, как юноша опустил голову, по тому, как дрогнул свет фонарика, Том понял, что его вопрос привел того в замешательство.
— Это вас я видел вот тут у дороги дня два-три назад, верно?
— Верно, — тихо ответил паренек. — Я встречал ваше имя в газетах — еще в Америке и, раз уж оказался рядом с Вильперсом, решил посмотреть на ваш дом.
«Так-так, в газетах, значит. Только зачем ему это понадобилось?» — подумал Том. Он, разумеется, знал, что в Штатах на него заведено досье.
— Велосипед в деревне оставили?
— Нет.
— А как же вы сегодня собираетесь добраться до Море?
— Автостопом. Или пешком.
Семь километров?! С чего бы это пускаться в столь долгий путь после девяти вечера, если тебе не на чем добраться домой?
Слева от парадных дверей слабо светилось окно: значит, экономка мадам Аннет уже у себя в комнате, но еще не легла.
— Можете, если хотите, зайти и выпить еще кружечку пива, — предложил Том, берясь за неплотно прикрытую створку кованых ворот.
Юноша сдвинул темные брови, прикусил нижнюю губу и опасливо взглянул на парные башенки, украшавшие фронтон Бель-Омбр, будто ему предстояло принять решение чрезвычайной важности.
— Я... — начал он и запнулся.
Недоумение Тома возросло.
— У меня машина. Я потом сам отвезу вас в Море, — сказал он.
Паренек молчал. В чем дело? Может, на самом деле он вовсе и не живет в Море?
— Благодарю вас, хорошо, я зайду на минутку, — наконец ответил юноша.
Они прошли через ворота. Том их прикрыл, но не стал запирать, оставив большой ключ в замке с внутренней стороны. Ночью его обычно прятали под кустом рододендрона рядом с оградой.
— К жене приехала подруга, — сказал Том, — но мы можем выпить пива на кухне.
Парадные двери оказались тоже незапертыми. В гостиной горел свет, но Элоиза и Ноэль, очевидно, уже поднялись наверх. Обычно Ноэль с Элоизой болтали до глубокой ночи либо в комнате для гостей, либо у Элоизы в спальне.
— Что будете пить — кофе или пиво?
— Как тут мило! — сказал юноша, оглядывая гостиную. — Вы умеете играть на клавесине?
— Беру уроки два раза в неделю, — с улыбкой ответил Том. — Пойдемте же на кухню.
Том свернул налево, и через холл оба они прошли в кухню. Том зажег свет и достал из холодильника упаковку «Хейнекена».
— Есть хотите? — спросил Том, заметив на полке холодильника остатки ростбифа, завернутые в фольгу.
— Спасибо, нет, сэр.
Там, в гостиной, взгляд юноши задержался на двух картинах: одна — «Мужчина в кресле» — висела над камином, другая, чуть поменьше, кисти Дерватта под названием «Красные стулья» — на стене возле большого, до пола окна. Паренек почти сразу отвел взгляд от картин, однако же это не ускользнуло от внимания Тома. Странно — почему он заинтересовался именно Дерваттом, а не большей по размеру, выполненной в ярких сине-красных тонах картиной кисти Соутена, которая висела над клавесином?
Том жестом пригласил гостя присесть на диван.
— В этих рабочих штанах? Нет-нет, они слишком грязные, — отозвался подросток. Диван был обит желтым шелком. Кроме него в кухне стояло еще несколько простых деревянных стульев, но Том предложил пройти прямо к нему в комнату. С упаковкой пива и открывалкой в руках он стал подниматься по витой лестнице. Паренек послушно следовал за ним. Дверь в комнату Ноэль была открыта, там горел свет, но никого не было, зато из-за неплотно прикрытой двери, ведущей на половину Элоизы, доносились смех и веселые голоса. Том повернул налево, к себе, и включил свет.
— Вот мой стул, он деревянный, — предложил Том. Он выдвинул на середину комнаты стул с подлокотниками, стоявший у письменного стола, и стал открывать бутылки с пивом.
Юноша задержался взглядом на квадратном комоде времен Веллингтона [2] . Крышка и окованные медью углы комода, шишечки его выдвижных ящиков сияли, как зеркало, начищенные неутомимой мадам Аннет.
Паренек с одобрением покачал головой. У него было красивое, правда, чуть-чуть угрюмое лицо и решительный, хорошо очерченный подбородок.
— Да, неплохо вы тут устроились! — протянул он то ли с насмешкой, то ли с легкой завистью.
Уж не собрал ли мальчишка о нем подробные сведения, после чего решил, что он аферист?
— Собственно, отчего бы и нет? — отозвался Том и, передавая ему бутылку, добавил: — Извините, про стаканы я забыл.
— Вы не против, если я сначала вымою руки? — спросил подросток с чопорной учтивостью.
— Разумеется, нет. Сюда, пожалуйста, — ответил Том и включил свет в ванной комнате.
Его юный гость склонился над раковиной и целую минуту оттирал и отмывал руки. Дверь он оставил открытой и вернулся, довольно улыбаясь. — Так-то лучше! Горячая вода — это вещь! — сказал он.
У него были хорошие, крепкие зубы, по-детски свежие губы, прямые каштановые волосы.
— Чем это там пахнет? — спросил он, берясь за бутылку. — Это грунтовка? Вы что — занимаетесь живописью?
— Временами, — со смешком ответил Том. — Только сегодня я просто морил древоточцев, которые завелись в полках. (Ну уж нет — он ни за что не будет развивать эту тему!)
Когда паренек опустился на стул, Том спросил:
— Как долго вы собираетесь оставаться во Франции?
— Приблизительно месяц, — после некоторого раздумья ответил паренек.
— А потом что? Вернетесь в колледж? Вы ведь учитесь в колледже?
— Пока нет. И не уверен, что мне этого хочется. Я должен еще подумать.
Он запустил пальцы в волосы и попытался зачесать их на левый висок, но отдельные волоски на макушке упрямо топорщились. Изучающий взгляд Тома его явно смутил, и он поспешно сделал глоток пива. Том заметил крошечное пятнышко, вернее, родинку на правой щеке паренька.