Как же, как же, я о вас слышал. Означает ли это, что Треванни, или как там его, подозревал Тома в смерти Бернарда Тафтса, а до этого и в смерти Дикки Гринлифа? Или же англичанин настроен против всех из-за своей болезни?
Точно так ведет себя человек, страдающий расстройством желудка. Том вспомнил жену Треванни – женщина некрасивая, но интересная, с каштановыми волосами, дружелюбная и внимательная. Она делала все, чтобы гостям было хорошо и в гостиной, и на кухне, где не всем нашлось место из-за недостатка стульев.
Том размышлял вот о чем: возьмется ли этот человек за работу, которую предлагает Ривз? Том нашел интересный подход к Треванни. Такой подход сработает с любым, надо лишь подготовить почву, а в данном случае почва уже подготовлена. Треванни серьезно тревожился за свое здоровье. Тому пришло в голову сыграть с ним одну шутку, не очень-то хорошую, но ведь и тот не очень-то хорошо обошелся с Томом. Все это продлится день-другой, не больше, пока Треванни не посоветуется со своим врачом.
Тому стало весело от собственных мыслей. Он отодвинулся от Элоизы, боясь, как бы она не проснулась, если его вдруг разберет смех. А что, если Треванни попадется и выполнит план Ривза как солдат, точно и четко? Стоит попробовать? Да, потому что Тому нечего терять. Как и Треванни. Треванни может даже кое-что приобрести. Да и Ривз тоже – если верить Ривзу, но пусть об этом заботится он сам, поскольку то, что Ривзу нужно, Тому так же непонятно, как и его проделки с микрофильмами, а там дело пахнет международным шпионажем. Знают ли правительства, под какими личинами скрываются некоторые из их шпионов? Или те безрассудные, полубезумные люди, порхающие между Бухарестом, Москвой и Вашингтоном с пистолетами и микрофильмами, – люди, которые, быть может, с неменьшим энтузиазмом ввязываются в международные конфликты между коллекционерами почтовых марок или любителями детской железной дороги?
Десять дней спустя, 22 марта, Джонатан Треванни, живший на улице Сен-Мерри в Фонтенбло, получил любопытное письмо от своего доброго знакомого Алана Макнира. Алан, представитель одной английской электронной фирмы в Париже, написал письмо как раз перед тем, как отправился в Нью-Йорк по делам, и, как это ни странно, на следующий день после того, как побывал у четы Треванни в Фонтенбло. Джонатан подумал было, – а впрочем, ничего он не подумал, – что Алан хочет поблагодарить его и Симону за прощальную вечеринку, которую они устроили в его честь. Алан и правда написал несколько слов благодарности, но следующий пассаж озадачил Джонатана:
«Джон, меня повергло в шок то, что я узнал о твоей старой болезни крови, но все же надеюсь, что это не слишком серьезно. Мне говорили, что ты все знаешь, но ничего никому не говоришь. Это очень благородно с твоей стороны, но для чего же тогда друзья? Мы тебя не оставим – это и в голову не бери, – и не думай, что мы станем избегать тебя из-за твоей меланхолии. Твои друзья (а я один из них) здесь – и будут с тобой всегда. Но написать обо всем, что мне бы хотелось сказать, не могу, поверь. Лучше выскажусь, когда мы увидимся в следующий раз, месяца через два, когда получу отпуск. Поэтому прости, если эти слова придутся некстати».
О чем это он? Уж не сообщил ли доктор Перье его друзьям что-то такое, чего не сказал ему?.. Например, что он долго не протянет? Доктор Перье не был на вечеринке в честь Алана, но не разговаривал ли доктор Перье с кем-нибудь еще?
Может быть, доктор Перье беседовал с Симоной? А Симона это утаивает?
Джонатан стоял в саду в полдевятого утра, обдумывая все эти варианты. Его знобило, хотя он надел свитер. Пальцы были перепачканы землей. Надо бы сегодня же переговорить с доктором Перье. От Симоны ничего не добьешься. Еще сцену устроит. Дорогой, о чем это ты? Джонатану всегда было трудно понять, когда она устраивает сцену.
А доктор Перье – можно ли ему доверять? Доктор Перье всегда излучал оптимизм. Хорошо, когда болезнь несерьезная, – в таком случае чувствуешь себя на пятьдесят процентов лучше, одного этого бывает достаточно, чтобы поправиться. Но Джонатан знал, что болен серьезно. У него был миелолейкоз, для которого характерно повышенное содержание лейкоцитов в костном мозге. За последние пять лет ему не меньше четырех раз делали переливание крови. И все равно он чувствовал упадок сил. Каждый раз, чувствуя слабость, он обращался к своему врачу или в больницу в Фонтенбло, чтобы ему сделали переливание крови. Доктор Перье говорил (и ему вторил один специалист в Париже), что придет время, когда состояние его резко ухудшится и переливания больше не помогут. Джонатан столько прочитал о своей болезни, что и сам это знал. Еще никому не удалось предложить способ излечения миелолейкоза. Эта болезнь убивает человека примерно за шесть-двенадцать лет или даже за шесть-восемь. Джонатан болел ею шестой год.
Джонатан отнес вилы в небольшое кирпичное строение, бывшее когда-то туалетом, а потом ставшее местом хранения садового инвентаря, и направился к дому. Поднявшись на одну ступеньку, он остановился и втянул в легкие свежий утренний воздух, подумав при этом: «Сколько еще недель мне суждено наслаждаться вот такими днями?» Он вспомнил, что и минувшей весной думал о том же. Держись, сказал он себе. Все эти шесть лет он думал о том, что не доживет до тридцати пяти. Джонатан твердой походкой поднялся по железным ступеням, думая теперь о том, что уже 8.52, а в магазине ему нужно быть в девять или чуть позже.
Симона ушла с Джорджем в ecole matemelle [3] , и дом был пуст. Джонатан вымыл руки под краном, воспользовавшись при этом щеткой для овощей. Симона этого не одобрила бы, но он сразу же вымыл щетку. Еще одна раковина имелась в ванной на втором этаже. Телефон в доме отсутствовал. Первое, что он сделает, когда придет в магазин, – позвонит доктору Перье.
Джонатан прошел по улице Паруас и, свернув налево, вышел на пересекавшую ее улицу Саблон. Войдя в магазин, он набрал номер доктора Перье, который помнил наизусть.
Сестра ответила, что у доктора расписан весь день. Джонатан этого ожидал.
– Но это срочно. Я не займу много времени. У меня только один вопрос, поверьте, я обязательно должен с ним увидеться.
– Вы ощущаете слабость, мсье Треванни?
– Да, – мгновенно ответил Джонатан.
Ему назначили на полдень. В этом было что-то роковое.
Джонатан занимался изготовлением рам для картин. Он резал холсты и стекло, сколачивал рамы, выбирал подходящие из своего запаса для покупателей, которые не умели это делать сами, и – бывало это, правда, крайне редко, – покупая старые рамы на аукционе или у старьевщика, приобретал вместе с рамой и картину, которая казалась ему интересной. Почистив картину, он выставлял ее в витрину для продажи. Но это занятие не приносило прибыли. Он с трудом сводил концы с концами. Семь лет назад у него был партнер, тоже англичанин, из Манчестера. Они вместе открыли антикварный магазин в Фонтенбло, занимаясь преимущественно старьем, которое обновляли и продавали. На двоих денег не хватало, поэтому Рой оставил это дело и устроился механиком в гараже где-то под Парижем. Вскоре после этого врач в Париже сказал Джонатану то же, что говорил врач в Лондоне: «Вы подвержены анемии. Лучше проверяйтесь почаще, а от тяжелой работы воздержитесь». Со шкафов и диванов Джонатан переключился на более легкие вещи и занялся рамами для картин. Прежде чем жениться на Симоне, он сказал ей, что, возможно, не проживет и шести лет, – они повстречались, когда оба врача подтвердили, что его периодические упадки сил объясняются миелолейкозом.