Над дорогой стремглав промчалась сорока, необычайно красивая на фоне бледно-зеленой плакучей ивы. Выглянуло солнце. Том подумал, что надо бы остановиться в Море и купить что-нибудь – там всегда есть что-то такое, что требуется мадам Аннет по хозяйству или что она любит, но сегодня он не мог вспомнить ничего из того, что она просила, да и останавливаться ему не очень-то хотелось. Вчера ему позвонил из Море его постоянный поставщик рам и рассказал про Готье. Том, кажется, как-то говорил ему, что покупает краски у Готье в Фонтенбло. Том нажал на педаль газа и обошел грузовик, потом два «ситроена», шедших на большой скорости, и скоро оказался на повороте на Вильперс.
– Том, тебе звонили из другого города, – сказала Элоиза, когда он вошел в гостиную.
– Откуда?
Но Том знал, откуда. Наверное, это Ривз.
– Кажется, из Германии.
Элоиза подошла к клавесину, который занял почетное место возле застекленной двери, ведущей в сад.
Том узнал чакону [87] Баха, которую она играла, читая с листа.
– Перезвонят? – спросил он.
Элоиза повернула к нему голову, и ее светлые волосы разлетелись.
– Не знаю, cheri [88] . Я разговаривала с телефонисткой, потому что тот, кто звонил, хотел говорить только с тобой. Это снова он! – воскликнула она, услышав телефонный звонок.
Том бросился наверх в свою комнату. Телефонистка убедилась, что он и есть мсье Рипли, после чего послышался голос Ривза.
– Привет, Том. Ты можешь говорить? Ривз был спокойнее, чем в прошлый раз.
– Да. Ты в Амстердаме?
– Ага, и у меня есть кое-какие новости, которых не найдешь в газетах, но я подумал, что тебе они понравятся. Этот телохранитель умер. Тот самый, которого отвезли в Милан.
– Откуда это известно?
– От одного из моих друзей в Гамбурге. Он никогда меня не подводил.
Мафия сама распространяет такие слухи, подумал Том. Вот если бы он увидел труп, тогда бы поверил.
– Что-нибудь еще?
– Я подумал – смерть этого парня станет хорошей новостью для нашего общего друга. Ты знаешь, о ком я говорю.
– Конечно. Я понимаю, Ривз. А сам-то ты как?
– О, пока жив, – Ривз издал что-то похожее на смешок. – И еще занимаюсь пересылкой сюда своих вещей. Мне здесь нравится, и чувствую я себя здесь в большей безопасности, чем в Гамбурге. Да, кстати. Мне позвонил мой друг Фриц. Номер он узнал у Габи. Он сейчас находится вместе со своим двоюродным братом в каком-то городишке недалеко от Гамбурга. Бедный парень – его избили, выбили пару зубов. Эти свиньи хотели хоть что-то у него вытянуть… Понятно, чего они хотели, подумал Том, и ощутил сочувствие к этому незнакомому ему Фрицу – то ли шоферу Ривза, то ли курьеру.
– Фриц знал нашего друга только под одним именем – Пол, – продолжал Ривз. – К тому же Фриц описал его совершенно иначе – черные волосы, невысокого роста, полный, но я боюсь, что скорее всего они ему не поверили. Фриц вел себя очень хорошо, учитывая, как с ним обращались. Говорит, держался своей версии о внешности нашего друга до конца. По-моему, если кто и попал в передрягу, так это я.
Это действительно так, подумал Том, потому что итальянцам известно, как выглядит Ривз.
– Очень интересные новости. Но мне кажется, дружище, нам не стоит целый день об этом толковать. А что тебя на самом деле тревожит?
Слышно было, как Ривз вздохнул.
– Получение моих вещей здесь. Но деньги Габи я послал, так что она должна отправить все морем. Написал в банк и все такое. Я даже бороду отращиваю. И разумеется, у меня теперь другие имя и фамилия.
Том предполагал, что Ривз возьмет другую фамилию из одного из своих фальшивых паспортов.
– И как же тебя теперь зовут?
– Эндрью Лукас… из Вирджинии, – Ривз хохотнул. – Кстати, а ты видел нашего общего друга?
– Нет. Зачем мне это? Ну ладно, Энди, держи меня в курсе дела.
Том был уверен – Ривз позвонит, если окажется в беде и если обстоятельства позволят ему позвонить, ведь Ривз думает, что Том Рипли вытащит его из любой ситуации. Хотя бы из-за Треванни Тому нужно знать, не окажется ли Ривз в беде.
– Хорошо, Том. Да, вот еще что! Человека Ди Стефано пристрелили в Гамбурге! В субботу поздно вечером. Возможно, прочитаешь об этом в газетах, а может, и нет. Но главное – семья Дженотти его достала. А именно это нам и требовалось…
Наконец Ривз повесил трубку.
Если мафия доберется до Ривза в Амстердаме, размышлял Том, они силой выудят из него все, что им нужно. Том сомневался, что Ривз будет держаться так же хорошо, как Фриц. Интересно, подумал Том, какая из семей – Ди Стефано или Дженотти – добралась до Фрица? Фриц, вероятно, знал только о первой операции – убийстве в Гамбурге. Тогда жертвой стал всего лишь рядовой член мафии. У семейства Дженотти оснований для мести гораздо больше: они потеряли шефа и, как только что сказал Ривз, рядового члена мафии или телохранителя. Разве оба семейства не поняли, что убийства начались с Ривза и гамбургских парней из казино, и тому причиной вовсе не семейная вражда? Надо ли считать, что они ограничатся взрывом в квартире Ривза? Том чувствовал, что совершенно неспособен защитить Ривза, если тому понадобится помощь. Как было бы просто, если бы им нужен был только один человек! Но рассчитать ходы мафии невозможно.
Ривз в последнюю минуту сказал, что звонит с почты. Это, по крайней мере, безопаснее, чем звонить из гостиницы. Том подумал о первом звонке Ривза. Помнится, он тогда звонил из гостиницы под названием «Зюйдер Зее»? Точно, оттуда, подумал Том.
Снизу доносились чистые звуки клавесина – послание из другого века. Том спустился вниз. Элоиза, вероятно, захочет, чтобы он рассказал ей о заупокойной службе, хотя когда он спрашивал ее, хочет ли она пойти с ним, она ответила, что заупокойная служба наводит на нее тоску.
Джонатан стоял в гостиной и смотрел в окно. Он включил транзистор, чтобы послушать новости, которые передавали в полдень, а теперь звучала поп-музыка. Симона гуляет в саду с Джорджем, который оставался один в доме, пока они ходили на заупокойную службу. Мужской голос пел по радио: «…бежать вперед… вперед бежать…» Джонатан смотрел, как на той стороне улицы щенок восточноевропейской овчарки бежит вприпрыжку за двумя маленькими мальчиками. Джонатан относился ко всему, к любому проявлению жизни как явлению временному – это касалось не только собаки и мальчиков, а вообще всего. Его не покидало ощущение, что все умрет, рано или поздно разрушится, – будет забыто даже то, как все это выглядело. Джонатан подумал о Готье – быть может, в этот самый момент его гроб опускают в землю, – но потом стал думать о самом себе. У него нет энергии собаки, которая только что пробежала мимо. Если он когда-то и был полон сил, то это осталось в прошлом. Теперь уже слишком поздно. Джонатан чувствовал, что у него нет энергии наслаждаться жизнью, особенно теперь, когда у него появились средства. Он должен закрыть свой магазин, продать его или каким-то образом от него избавиться – какая разница, как он это сделает? Однако, подумав, он решил, что не станет проматывать деньги с Симоной, – а что останется ей и Джорджу, когда он умрет? Сорок тысяч фунтов – это не состояние. У него звенело в ушах. Джонатан сделал несколько глубоких, медленных вздохов. Он попробовал поднять раму, но у него не хватило сил. Он повернулся лицом к комнате. Ноги у него были словно ватные и почти не слушались его. Звон в ушах полностью заглушил музыку.