Ирка переключилась на истинное зрение, но и истинным зрением не увидела ничего опасного. Даже ползший по стене доходного дома по Большому проспекту старый суккуб с полным рюкзаком мерзких снов и, кашляя, точно усталый почтальон, рассовывавший их в форточки, не заинтересовал ее. Высвеченный Иркиным вниманием суккуб на мгновение застыл, оглянулся и тотчас, не дожидаясь копья, сгинул.
«Сразу видно: стреляный воробей. Реакция должна опережать событие. Испугался – сначала убеги, а потом уже думай», – одобрительно подумала Ирка.
Вот только не все, что хорошо для суккуба, хорошо для валькирии. Суккубу просто – испугали его, помчался в другую часть города и там снова знай себе расставляй скверные сны-удочки. Расставил, сиди и жди, где клюнет. А что делать ей? Площадку-то с собой не утащишь.
Ирка вздохнула. Сунув копье под мышку, она стала греть в карманах руки и неожиданно для себя обнаружила там плитку шоколада.
«Багров! – поняла она. – Тоже мне паж нашелся! А что, правда, возьму его в пажи! Некромаг, подсовывающий в карман шоколадки, это мощно».
Съев шоколад, Ирка приободрилась. Страх не то чтобы ушел, но как-то временно отодвинулся и сделался не таким сильным. Точно человек, искавший тебя в этой комнате, перешел искать в соседнюю.
Сама не зная зачем, Ирка забралась на горку и скатилась. К ее удивлению, это не подарило ошеломляющего замирания в груди, как бывало в раннем детстве. Собрав на джинсы холод и мокрую ржавчину, Ирка разочарованно отошла от горки.
«Никогда не повторяй того, что тебе нравилось в детстве! Потеряешь прекрасное воспоминание!» – вспомнила она совет Бабани, которая однажды, в зрелые уже годы, сломала зуб, вздумав купить такого же петушка на палочке, как дарила ей когда-то мама. То ли сахар изменился, то ли память отомстила, но петушок клюнул-таки ее красной своей головой.
Когда небо забрезжило ожиданием рассвета, Ирка, встрепенувшись, перешла туда, где вчера видела золотистый квадрат, и остановилась там. Ни на какое чудо она себя не настраивала и ничего особенного не ожидала.
«Если тебе дано увидеть – увидишь сама!» – вспомнила она напутствие Фулоны.
В истинном чуде нет никакой мистики. Оно абсолютно естественно, неназойливо и чаще всего почти неприметно. Все пышные чудеса являются в большинстве своем ложными и уж точно идут не от света.
Переминаясь с ноги на ногу, Ирка стояла и дула на замерзшие пальцы, ловя дыхание сложенными ладонями. Копье она к тому времени заставила уже исчезнуть и была очень довольна, что то послушалось. Ходить с ним долго не особенно удобно. Удовольствие это ниже среднего, а романтика скоро выветривается.
В миг, когда над крышей дальнего дома стал проявляться розовый ободок, что-то легко и неуловимо подуло Ирке в глаза. Она моргнула и в тот краткий момент моргания, когда глаза ее были закрыты, внезапно увидела начало длинной, из тысяч и тысяч ступеней, прозрачной лестницы, уходившей ввысь. Она, Ирка, стояла у самого ее подножья, шагах, быть может, в трех от первой из ступеней.
Ирка от неожиданности распахнула глаза, а когда вновь, секунду спустя, закрыла их уже специально, то вместо лестницы увидела лишь обычную черноту. Сколько она после ни моргала и ни стояла с закрытыми глазами, лестницы так и не увидела.
Все, что у Ирки осталось, – это та первая, захваченная памятью яркая картинка. Диск солнца уже приподнялся над домом. Две большие, навечно прописанные в Питере тучи медлительно подползали к нему, точно рыхлые слизни к сочному плоду.
Солнце и подняться еще не успело, а слизни уже забрались на него и закрыли, и только изредка дряблые тела их, трескаясь, освещались изнутри живыми алыми полосами.
Примерно час спустя Ирка оставила свой пост и поднялась в квартиру. Матвей уже встал и поджаривал на сковородке большой кусок вырезки, щедро поливая его маслом и добавляя много перца. Рядом с Багровым стояла Инга Михайловна и, держа под мышкой откормленную ногтями жирную собачку, критически наблюдала за его действиями.
Когда соседка удалилась, Ирка рассказала Багрову о своих ночных страхах.
– Сама не пойму. Суккуба я, что ли, испугалась? – сказала она виновато.
Матвей ухватил сковороду за ручку и, подбросив вырезку, ловко поймал ее уже другой стороной.
– Страхи бывают троякого рода. Первый – когда человеку есть чего бояться, и он боится. Второй – когда бояться нечего, но он все равно боится. И третий, когда бояться есть чего, но человек этого не боится, а боится чего-то совсем иного, чаще всего надуманного, – назидательно произнес он.
– И какого же рода мой страх? – спросила Ирка.
Этого Багров не знал.
– Может, первого. Но не исключено, что и третьего, – сказал он.
* * *
Поев, Ирка ненадолго прилегла отдохнуть. Матвей же вышел на улицу. На площадке стояла девчонка лет одиннадцати с пятнами грязи на жеребячьих коленях. Она бросала мяч, и его желтое упругое тело отпрыгивало от стены ей в руки. Изредка девчонка бросала мяч слишком сильно, не успевала поймать его и, заранее ойкая, лезла в кустарник доставать.
Решив, что на шпионку мирового зла девчонка не тянет, Багров подошел к турнику и, выполнив подъем с переворотом, сел на перекладину. Минут через десять девчонку позвали, и она, пискнув: «Сейча-а-ас!», умчалась.
Багров машинально проводил ее взглядом, а когда вновь повернулся, то увидел троих мужчин. Последний как раз заканчивал выходить из глухой стены и с недовольным лицом оглядывался, проверяя, не застрял ли каблук.
Матвею потребовалось не больше секунды, чтобы понять, кто перед ним. Спрыгивая с турника, Багров огляделся. Площадка опустела. Даже движение автомобилей по Большому проспекту странным образом прекратилось.
В рядовых случаях тартарианцы, посещая человеческий мир, пытаются все же замаскироваться. Не потому, разумеется, что им важно мнение смертных, но хотя бы из опасения без предупреждения быть атакованными боевой двойкой златокрылых. Однако эти трое не потрудились даже натянуть морок.
Двое – те, что шли по краям, – были в темных, прожженных лавой плащах. Под плащами поблескивали нагрудники. В них были вделаны защитные кольца, в которые многие стражи мрака предпочитали во время боя вставлять дархи, чтобы метавшаяся на цепи сосулька не стала легкой добычей меча или маголодии.
Оба маленького роста, но крепкие, почти квадратные. У того, что слева, отрубленное ухо смотрело темным слуховым провалом. Видимо, тем же ударом у него был стесан край скулы. Выглядело это жутко – точно скол по мраморной голове статуи.