Высунув в окно свою круглую, точно у раздобревшего кота, голову, хан точным плевком убил воробья и, газанув, исчез в бензиновом облаке. Вслед за Депресняком Меф из любопытства подошел к воробью. От того осталось немного – несколько перьев и хвост.
– Знаешь, чем он плюет? – спросил он.
Даф не знала и знать не хотела. Физиологические подробности были ей мало интересны.
– А вот и напрасно. Калибр 7,62, да еще со смещенным центром!
Меф поднял голову навстречу моросящему дождю. Прямо перед ними тянулся длинный, геометрически неправильный дом с арками. Он то приближался к Каменноостровскому проспекту почти вплотную, то странным зигзагом от него отползал.
– Ты уверена, что это тот самый дом? – спросил он с сомнением.
– Вообще-то адрес записывал ты, – напомнила Даф.
– А-а! Ну тогда тот самый! – сказал Меф и изо всех сил попытался припомнить, называл ли ему Ромасюсик номер подъезда и квартиру.
Пока он припоминал, где-то высоко окно вдруг брызнуло осколками. Прямо к ногам чудом отскочившего Мефа в стеклянном ливне упал и разлетелся вдребезги тяжелый горящий стул. Депресняк зашипел. Дафна схватилась за флейту. Из разбитого окна пятого этажа высунулась шоколадная физиономия Ромасюсика.
– Кукусики! Мы тута!
– Ты что, сдурел? – закричал на него Меф.
– Это не я! Это Прашечка захотела показать, в какой мы квартирке! Она беспокоится, что вы потеряетесь! – донесся извиняющийся голос.
Убедившись, что стекла уже перестали сыпаться, Меф перешагнул через стул. Обломки его догорали.
– Она очень заботливая, ты не находишь? – спросил Меф.
– Она действительно заботливая. Просто не всегда понимает, каким образом заботливость правильно проявлять, – отвечала Даф, раз и навсегда взявшая себе за правило всегда говорить о Прасковье и вообще обо всех людях исключительно хорошее.
Они как раз подходили к подъезду, когда оттуда вышел высокий парень примерно тех же лет, что и Буслаев. Меф, не знавший кода, подбежал и придержал дверь ногой. Парню это не понравилось, и он что-то пробухтел на тему, что не нанимался тут всяким двери открывать.
– Значит, освоишь новую профессию, – сказал Меф.
Парень обиделся и стал пинать его по ступне, чтобы закрыть подъезд. Буслаев небрежно оттолкнул его и пропустил Дафну.
– Только тронь еще – убью! – зашипел парень.
Одной рукой он схватил Мефа за ворот, а другой начал лихорадочно рыться в кармане в поисках непонятно чего.
– Газовый баллончик в другой куртке! Ну, которая без капюшона! – заботливо подсказал Меф.
Парень на мгновение оцепенел. Буслаев воспользовался этим и, сделав ему легкий кистевой залом, выкинул из подъезда. Опомнившись, парень стал рваться в подъезд для драки, но Меф уже заварил дверь изнутри легким прикосновением пальца.
– Мощная вещь – эта точечная сварка! Всего-то мизинцем коснулся, но минут десять продержится! – похвастался он.
Дафна дважды ткнула пальцем кнопку лифта, что у нее, с ее выдержкой, означало раздражение.
– Может, ты перестанешь задирать людей? – с досадой сказала она Мефу.
– А кого я задирал-то? Он первый полез!
– Но он же правда открыл тебе дверь!
– Он открыл ее себе! – уточнил Меф. – По мне, так сделал случайно хорошее дело, радуйся, что его сделал, сиди и не квакай. И потом, что я, доказуху, что ли, не узнаю?
– Кого-кого? – непонимающе переспросила Дафна.
– Доказуху. Это мое внутреннее слово. Если парень развивается нормально, он в детстве часто дерется, много вопит, но потом довольно быстро успокаивается. Так?
– Примерно, – неохотно согласилась Даф.
– Если же он маменькин сынок, из тех, которым треники при плюсовой температуре под брюки поддевают и за ушками бальзамом мажут, то в детстве его колотят, конечно, немилосердно. И в школе, и во дворе. Причем особенно старается какой-нибудь один «злобный Вася», которого доказуха считает своим личным врагом и которого втайне боится до дрожи в трениках.
– Не издевайся!
– Я и не издеваюсь. Я просто объясняю, как бывает. Зато где-то к старшей школе или младшим курсам института в доказухе начинает созревать мужество, чисто из чувства компенсации, и он потом всю жизнь колотит грушу, носит с собой нож-бабочку и мечтает порвать кого-нибудь, как тузик грелку. А самое потешное в этой ситуации то, что «злобный Вася», из-за которого доказуха и сделался доказухой, давно стал примерным толстеньким пингвином и ходит в магазин покупать сыр с дырками.
– А ты каким был в раннем детстве? Не доказухой? – спросила Дафна.
Она вдруг вспомнила, что Меф и сам не прочь поколотить грушу, не говоря уже о мече, который ночью чуть ли не одеялом укрывает.
– Не-а. Детство у меня было обычное, туповатое. В стиле: клей – выпей баночку соплей. Швыряли с крыши снежки на дорогу, подкладывали на трамвайные рельсы петарды, лизали в мороз полозья санок, надевали на выхлопную трубу машины шарики и все такое, – сказал Меф.
Предупредительно щелкнув по носу Депресняка, уже нацелившегося драть когтями стенки кабинки, Дафна шагнула в подъехавший лифт.
– Слушай, я одного не понимаю! Если ты хорошо понимаешь этого парня, почему не мог попытаться наладить с ним контакт? – спросила она озадаченно.
– С доказухой невозможно наладить контакт. Он для этого слишком напряженный. И потом, зачем мне это? Мне его симпатию в газетку не заворачивать! – отрезал Меф.
Дафна ничего не сказала, подумав про себя, что если формально Меф порвал с мраком, то внутренняя его связь с ним, особенно в части категоричных и циничных суждений, пока что очень сильна. Даже если собака и вырвется из будки, цепь прошлых привычек все равно потянется за ней. Долго, очень долго, с огромным внутренним упорством надо будет грызть ее, прежде чем цепь уступит.
На пятом этаже их уже ждали. Едва двери лифта разъехались, Меф увидел двух застывших стражей. Под плащами угадывались нагрудники. От вываренных, с прожилками лиц так и дышало Нижним Тартаром. Вглядевшись в них истинным зрением, Меф увидел окутывающее стражей темное облако. Лица исчезали в нем, как в тумане, теряя всякую индивидуальность. Дафну едва не вывернуло от пропитывавшего их нутряного запаха серы. Даже у Арея он не был таким густым и смрадным.