Ромасюсик скромно порозовел.
– Ну как тебе сказать…
– Да так и скажи, как есть!
– Куртяшку. Но не эту, что на нем. У него другая есть, с подшитыми пластинками брони! – сказал он.
– Приятно видеть человека, который при всяком раскладе чего-нибудь да выиграет! – похвалил Меф.
Ромасюсик довольно хрюкнул. Болтливость вступила в нем в схватку с осторожностью и уложила ее дружеским ударом лома между голубых глаз.
– Даже больше, чем ты думаешь! Видишь того быстроглазенького? – шепнул он.
Меф попытался увидеть. Быстроглазенький тотчас застенчиво отвернулся и стал почти прозрачным.
– Он принимает ставки. Если поставить на тебя один эйдос, можно выиграть пять. Все уверены, что тебя ухлопают… У меня самого эйдосов нет, но я попросил у Прашечки!
– А вот и он, дядя Вася-почтальон! – внезапно услышал Меф голос Улиты.
Он повернулся и в толпе расступившихся стражей увидел Гопзия. Стремительный, радостный и легкий, красавчик летел к нему, едва касаясь земли.
– Не то чтобы совсем эльф… Те, когда бегут по траве, даже травинка не пригнется. Скажем так: эльф, страдающий ревматизмом, – вполголоса произнесла Улита.
Все же заметно было, что она впечатлена.
Приблизившись, Гопзий Руриус немедленно протянул Мефу руку. Буслаев спрятал ладонь за спину. Нимало не смутившись, Гопзий одарил его улыбкой – такой блестящей, широкой и ровной, что сердце любого зубодробилкина сжалось бы от невозможности что-либо заработать.
– За что такая немилость? – спросил он.
– За все, – буркнул Меф.
– Боишься, что у меня между пальцами отравленный шип?
– Спасибо. Теперь хоть буду знать, чего бояться, – сказал Меф, с удовольствием отмечая, как лицо Гопзия передернулось от «спасибо». К сожалению, не так сильно, как хотелось бы.
– Поверь, это не так! Я бы перестал себя уважать после этого! – Голос Гопзия звучал совершенно искренне, а в глазах так и плескала симпатия. Казалось, сейчас он заключит Мефа в объятия и навеки займет вакансию лучшего его друга. – Понятно, что бой есть бой, но пока он не начался – я могу сказать тебе правду. Я всегда с интересом наблюдал за тобой. Я ценю независимых людей, которые стойко сопротивляются нашей темной пропаганде и умеют сказать «нет».
Меф промолчал, отказываясь глотать комплимент, который заботливо проталкивали ему в горло, точно спятивший повар поварешку с супом. Мрак, пытающийся осуждать мрак, не вызывает доверия.
– ???
– Ну-ну, не злись! Я абсолютно откровенно говорю тебе, что ты мне симпатичен. Гораздо симпатичнее всех этих перекошенных рож, которых хватает у нас в Тартаре. Разве ты не знал, что большинство друзей меняется раз в пять лет? Лишь треть остается навсегда. За эти годы у меня произошла полная смена дружеского караула. Прежние друзья куда-то выветрились, вместо них же пришли новые то ли приятели, то ли жалельщики, то ли просто мимоскользящие знакомые, – продолжал Гопзий.
Говорил он, казалось, вполне искренно. Взгляд был ясным, без малейшей затаенности. Буслаев, заранее настроивший себя на жесткий, без компромиссов бой, испытал недоумение. И лишь взглянув на строгое, точно что-то подсказывающее лицо Даф, все понял.
Долгие недели тренировок он вскармливал в себе непримиримость к Гопзию и решимость биться с ним до конца. Тот же теперь размывал эту непримиримость, как невысохшую акварель, спеша поселить в Мефе сомнение.
Несимпатичный, грубый человек атакует зубами, кулаками и копытами. Это мерзко, но где-то простительно. А вот если симпатичный и умный человек использует во вред свою симпатию и атакует ею, он в сто раз гаже, противнее и лукавее.
«Не верить ему! – сказал себе Меф. – Как бы он ни притворялся и ни кривлялся! Стражам мрака верить нельзя! И щадить их нельзя!»
– Так что, будем драться? Или возьмемся под ручку и пойдем в парк покупать шарики? – спросил он сухо.
Гопзий ухмыльнулся.
– Ценю трезвую школу моего друга Арея! Все его птенчики стригут под одну гребенку: вначале убей, а потом разговаривай! – насмешливо сказал он.
Услышав свое имя, Арей, хмуро стоявший в стороне, поднял голову.
– Не нарывайся! Или, когда прикончишь мальчишку, получишь вызов от меня! – предупредил он сквозь зубы.
Гопзий оскорбленно выпятил грудь, демонстрируя, что готов принять хоть дюжину вызовов, однако почему-то промолчал.
Постепенно вокруг них сгрудились темные стражи. Одни требовали немедленно начинать. Другие заявляли, что надо дождаться Лигула. Он, конечно, не обещал быть, скорее даже обещал не быть, но все равно не подождать его хотя бы немного будет неуважительно.
Первой не выдержала Улита, не принадлежавшая ни к какой партии, кроме партии голодного желудка.
– Давайте уж или начинать или не начинать! Когда мои бутерброды закончатся, я примусь есть поедом самых заторможенных! – сказала она с раздражением.
Светлые от участия в споре воздерживались. Их больше беспокоило, чтобы никто из темных не приблизился к охраняемому кругу. Валькирии служили чем-то вроде буфера между силами Эдема и Тартара, не допуская их прямого столкновения.
Особенно усердствовали Таамаг и Радулга, во всяком возможном конфликте ухитрявшиеся обрести свою экологическую нишу.
– С такими мирными посредниками и войны никакой не надо! Сами всех поубивают, – заметил Арей.
– Ну что? Начинаем? – спросил Гопзий.
Спросил мягко, будто даже застенчиво, точно человек, пришедший для неприятного, но все же необходимого дела.
Меф, почти уже сказавший «да» и даже ощутивший это «да» во рту коротким, отлетевшим от него звуком, обернулся. Ему показалось, что его что-то кольнуло.
На том же помосте, что и Прасковья, только на нижней его ступеньке скромно притулилась маленькая старушка с красным носиком. На коленях у нее лежала зачехленная коса. Рядом валялся тощий рюкзачок.
Вид у Аиды Плаховны был скучающий. На Мефа она посмотрела подчеркнуто тусклым взглядом, точно передавая ему мысль, что она на службе. Надо будет забрать – заберет. Уж не взыщи, голубчик! Ничего личного, сугубо рабочий момент.