Салорио узнал то, что хотел узнать, и предпочел бы перенести дальнейший разговор на более удобное время, но Сомосу уже было не остановить.
— Она напрашивалась на приглашение на ужин и имела обыкновение уезжать с выбранной жертвой в сельские гостиницы. Подальше от городской суеты. Это были коллеги, с которыми она знакомилась на конгрессах, профессора университета и члены ученых советов, ну, и руководитель ее диссертации, разумеется. А в последнее время ходили слухи, что у нее установились очень хорошие отношения с высокими чинами нашего клира…
— Ну ладно, поговорим завтра, а теперь спи, тебе надо отдохнуть, — перебил его Андрес.
— Зачем ей надо было убивать меня? Ты что, думаешь, София?..
— Я ничего не думаю. Завтра я тебе все расскажу. А теперь спи.
Сомоса действительно был совсем без сил, а потому больше не стал возражать.
— Послушай, тут не до шуток, обещай мне, что ей не дадут сюда пролезть. Эта баба совсем спятила.
— Не волнуйся, я поставил охрану. Эскорт, если тебя это больше впечатляет. Спи. До завтра.
В эту минуту вновь зазвонил мобильный телефон комиссара. Это была Клара.
— Он снова позвонил мне! — кричала она в трубку, находясь, судя по всему, на грани истерики.
— Кто?
— Ну, этот искаженный голос.
— И что он тебе сказал?
— Что после доктора Сомосы наступит моя очередь. А что, с доктором что-нибудь случилось?
— Нет. С ним все в порядке.
— Откуда ты знаешь?
— Потому что я как раз пропускаю с ним рюмочку. Хочешь, я передам ему трубку?
— Да, передай, пожалуйста.
Прикрыв ладонью микрофон, Андрес Салорио передал телефон Сомосе:
— Это Клара Айан, успокой ее.
Больной так и сделал, после чего вернул телефон приятелю.
— Ну что, Клара, успокоилась? Теперь спи, а завтра тебе лучше не появляться на траурной церемонии, оставайся в отеле и ни о чем не беспокойся.
— Как это мне не появляться? Что люди скажут?
— Не ходи, потому что я прошу тебя об этом. Хорошо? Потом я к тебе зайду, — ответил Салорио и тут же отключился.
После этого короткого диалога главный комиссар полиции сделал прощальный жест рукой своему другу доктору Сомосе и покинул палату для привилегированных пациентов.
В этой палате, известной в больнице как отельчик, проходили лечение члены правительства и известные персонажи культурной и политической жизни страны. Помимо уединения и независимости, сие просторное больничное помещение обеспечивало все удобства не только больным, но и их посетителям.
Выйдя из него, комиссар еще раз указал охранникам на то, что в отельчик могут входить только проверенные люди, чтобы, не дай бог, прикрывшись халатом и фонендоскопом, сюда с намерением завершить свое черное дело не проникла доктор Вилаведра.
— Вам дали ее фотографию? — спросил Салорио сначала полицейского, стоявшего у входа в палату, а потом того, что наблюдал за коридором.
Оба ответили, что да, она у них есть, после чего комиссар еще раз предупредил их:
— Смотрите, чтобы вас не обвели вокруг пальца, и охраняйте доктора Сомосу как следует.
И отправился домой. Когда он лег в постель, Эулохия уже крепко спала. Робко и осторожно, боясь ее разбудить, он тихонько придвинулся к ней, тесно прижавшись всем телом. Ему нравилось ощущать ее ягодицы, чувствовать нежное прикосновение ее кожи, все то удивительное телесное чудо, что так его порабощало. Вскоре и он забылся глубоким сном.
Проснувшись, он первым делом бросил взгляд на часы и убедился в том, что уже довольно поздно. Затем увидел, что Эулохия по-прежнему лежит рядом, но не спит.
— Доброе утро. Я не хотела тебя будить. Напрасно?
— Ты все сделала правильно, — ответил Андрес, подбираясь к ней поближе.
В этот момент зазвонил телефон, и ему пришлось отпрянуть от нее.
Звонок был из комиссариата. Аншос Вилаведра находилась в кабинете помощника комиссара. Андрес снова взглянул на часы. У него уже не было времени до начала траурной церемонии зайти туда.
— Заберите у нее все, чем она может нанести себе вред, и поместите ее в камеру, пока не закончится панихида. Потом мы с ней поговорим. Где она провела ночь? — спросил комиссар.
— Она отказывается нам это говорить, но я подозреваю, что у какого-то мужчины, — ответил Диего Деса.
— Что случилось на этот раз? — спросила Эулохия, увидев, что Салорио вернул трубку на привычное место.
Комиссар вновь придвинулся к ней. У него было в запасе несколько минут, на которые он возлагал большие надежды. Но, к его великому сожалению, этим надеждам не суждено было сбыться.
— Нам еще надо принять душ и привести себя в порядок, если мы хотим вовремя успеть на церемонию, — сказала она ему с улыбкой, отодвигаясь в сторону.
Комиссар задумался над ее словами. Похоже, она собиралась отправиться с ним в собор. Прежде чем встать с постели, он подумал, что это очень даже неплохо: ведь если она будет рядом, то ему не придется отвечать на многочисленные вопросы; разве что на те, которые задаст ему пара-тройка несознательных граждан. Он поднялся и решительно произнес:
— Ты права. Не будем терять ни минуты.
Компостела, 5 марта 2008 г., 11:30
Испанская гражданская война началась в 1936 году восстанием военных, у которых были последователи, предпринявшие неудачную попытку государственного переворота 23 февраля 1981 года. К счастью, эпигоны оказались менее способны и решительны, чем те, чьим заветам они следовали. В 1936 году многие солдаты войск, которые франкисты самонадеянно объявили национальной армией, носили пришитым к рубашке, на уровне сердца, или свисающим с шеи, наподобие ладанки, так называемый детенте. [51]
Это было изображение Святого Сердца Иисуса, через которое шла надпись: «Остановись, пуля, со мной Святое Сердце». Говорят, это незамысловатое изобретение остановило множество пуль. Но то были времена всеобщей и всепоглощающей веры.
Сантьягиньо — это моллюск, ракообразное, похожее на маленького лобстера. Его научное название — Scyllamsarctus, и на спинке у него имеются бугорки, напоминающие Крест Сантьяго, тот самый, что похож на красный кинжал с двойным лезвием и спиралевидными завитками на рукоятке и на упоре; сей крест, как известно, носят на груди поверх сутаны все компостельские каноники.
Об этих так называемых сантьягиньо в годы достопамятной гражданской войны говорили, что они посланы самим апостолом, если даже не самим Учителем, чтобы доказать, что Бог на стороне националистов, иными словами, против другой стороны, образованной, как считалось, преимущественно из атеистов, масонов, коммунистов и евреев, не считая гомосексуалистов и прочего подобного отребья. Кроме того, эти люди, которых теперь гордо называют республиканцами, тогда, похоже, даже не считались испанцами. Они были красными. В те времена существовали катехизисы, которые, вместо пятой заповеди, повелевали «убивать по справедливости», а некоторые даже утверждали, что убийство красного — это и не убийство вовсе. Ах, страна, страна!