Собственно, они и так уже не разговаривали в течение получаса. Михаэль заказал коньяк и ожесточенно крутил в руках бокал, словно желая отломить ножку. В бокале оставалась еще капля коньяка, окрашивавшая дно в золотистый цвет.
«Почему он не допивает? — недоумевала Франка. — Это повод для того, чтобы, наплевав на все приличия, продолжать сидеть здесь? Или он хочет удержать здесь меня? Он знает, до какого абсурда я могу дойти в своей вежливости. Я ни за что не встану и не уйду, если мой спутник продолжает есть и пить».
Она приняла таблетку, чтобы пережить вечер, потом села в машину и заехала за Михаэлем в гостиницу. Сначала она хотела предоставить ему выбор ресторана, но Михаэль так давно не был на Гернси, что не ориентировался в кафе, барах и ресторанах. Они поехали к гавани, припарковали машину у тротуара, и пошли по улице, разглядывая вывески. Михаэль вдруг сказал: «Смотри, вон тот ресторан называется „Старинный бордель“! Забавно, правда? Войдем?»
Сегодняшний вечер отнюдь не казался Франке забавным, поэтому она не поняла юмора, но согласилась, так как ей было абсолютно все равно, где есть. Тем более, что они сели у окна, из которого открывался красивый вид на замок Корнет. Хотя, в принципе, и это не играло никакой роли. Речь шла о разводе, и удобства имели лишь второстепенное значение.
Михаэль сначала попытался завести светскую беседу, заговорив о погоде, об острове и менталитете местных жителей.
— В гостинице одна дама только что сказала мне, что девятого мая на острове будет праздник, — сказал он. — Шествия, парады, цветы. Может быть, нам побыть здесь неделю и посмотреть на это торжество? Конечно, по работе я не могу себе это позволить, но неужели я не заслужил права хоть ненадолго стать двоечником — просто закрыть глаза и ни о чем не думать… Как ты к этому относишься?
В такой момент ей пришлось во второй раз вернуться к своей теме.
— Я не хочу ничего с тобой праздновать, — сказала она, — я хочу обсудить детали нашего развода.
Официант принес еду, и Михаэль замолчал, хотя официант наверняка не понял бы ни слова из их разговора, который они вели по-немецки.
— Ты возбуждена и взволнована, — сказал Михаэль, когда официант отошел, — ты впуталась здесь в какие-то дела… Поэтому я считаю совершенно недопустимым то, что ты просто сбежала и приехала сюда. Я понимаю, что моя… моя измена тебя разозлила, — он задумчиво поковырялся вилкой в тарелке.
— Мне очень жаль, — сказал он наконец. Любой, кто его знал, мог оценить неповторимость момента. Франка не помнила, чтобы Михаэль когда-нибудь извинялся — перед кем бы то ни было.
— Это было неправильно с моей стороны, я сильно тебя обидел. Я покончу с этим делом, оно никогда больше не повторится.
— Михаэль…
Он поднял руку.
— Момент. Хочу еще добавить, что в таких ситуациях бегство — не выход из положения.
«Конечно, — подумала Франка, — он говорит так, потому что это был первый и единственный мой правильный поступок за все время нашей совместной жизни».
— Это очень плохо, замыкаться в себе и бесконечно думать. Я могу понять, что ты хочешь отдалиться, побыть в одиночестве. Но когда человек оказывается в плену своего сознания, ему в голову начинают лезть глупые мысли. Возникает порочный круг. Так получилось и у тебя. Ты думаешь о разводе — но это же просто чрезмерная реакция.
Франка отодвинула от себя тарелку. При всем желании она не могла сейчас даже думать о еде.
— Это не чрезмерная реакция, и я не задумывала никакого плана в «плену моего сознания», как ты это назвал. Факт заключается в том, что еще сегодня утром я и не помышляла о разводе. Это решение пришло ко мне в ту секунду, когда ты вошел в дверь… — она задумалась, как облечь в слова свои чувства. — Именно в ту секунду я поняла, что нам надо расстаться. Пойми, я не стала раздумывать. Это было знание. Мне не надо было над ним раздумывать. Мы просто не можем больше быть вместе.
— Боже мой, но это еще хуже! — Михаэль тоже отодвинул от себя тарелку и закурил сигарету. — Это как короткое замыкание. Тебе в голову стрельнула какая-то мысль, мысль, чреватая тяжкими последствиями. Ты же воображаешь, что речь идет о непререкаемом знании и — бах! Ты твердишь мне о разводе и не желаешь со мной разговаривать!
— Если бы я не хотела с тобой разговаривать, мы не сидели бы сейчас здесь. Конечно, после десяти лет совместной жизни невозможно расстаться молча. Мы можем говорить, но это не изменит моего решения. Потому только, что я — даже если бы сильно захотела — просто не смогла бы его изменить. Я не могу! Из этого ничего не выйдет. Пойми, наконец, даже в чисто телесном отношении я не могу оставаться с тобой.
Он обеспокоенно посмотрел на нее.
— Ты не хочешь больше со мной спать? Но мы и так очень редко…
— Речь идет не о сексе! — она так и знала, что он превратно ее поймет. — Сегодня утром у меня были все телесные симптомы реакции страха. У меня вспотели ладони и подогнулись колени. Мне стало трудно дышать. Я заметила, что… Господи, Михаэль, но это же ненормально! Ни одна женщина не должна так себя чувствовать, когда в дом входит ее муж.
— Конечно, нет, но разве это не твоя обычная реакция на все, что угодно? Я, на самом деле, готов принять на себя большую часть вины…
«Именно к этому ты и не готов», — подумала Франка.
— …но я никогда не соглашусь с тем, что это реакция именно на меня. Ты на все так реагируешь. Такова ты сама! Склонная к панике, боязливая, нервная — и прости меня — истеричная. В этом была причина твоей профессиональной неудачи.
— Но даже если это и так, то, по крайней мере, с тобой я должна была чувствовать себя защищенной. Или я не права?
— Да, это было бы прекрасно. Я думаю, что многое сделал, чтобы внушить тебе это чувство, — он обиженно посмотрел на нее, оскорбившись тем, что она не оценила по достоинству его усилий. — Но, очевидно, от этого не было никакой пользы. Ты всегда отказывалась от моей помощи. Я пытался тебя поддержать, объяснял тебе, что стал бы делать на твоем месте, а от чего бы воздержался… Но каждый раз ты упрекала меня в том, что я вожу тебя на помочах и чрезмерно опекаю. Что бы я ни делал, тебе было не по нраву.
Франка снова ощутила головную боль, она была пока слабой, это было лишь легкое дуновение боли, но Франка знала, что теперь она не пройдет, а будет с минуты на минуту усиливаться. У нее всегда болела голова, когда Михаэль начинал на нее нападать. Может быть, боль возникала от его напористости, а может, от вечных упреков, которые он высказывал, независимо от темы разговора. Ее страшно удивляло, что он не замечает, что весь этот разговор не имеет ни малейшего смысла, что их отношения зашли в безнадежный тупик.
«Но он не замечает этого, — думала Франка, — потому что никогда не страдал от их брака. Его никогда не унижали. Он никогда не ждал нападения, ощущая свою полную беззащитность. Ему никогда не приходилось изо дня в день ставить под вопрос смысл своего существования. Он никогда не страдал грызущей головной болью. Он всегда был неизмеримо сильнее».