— Могло ли случиться так, что вечером — после того, как она сама немного выпила — она впала в слишком сентиментальное или депрессивное состояние? Может быть, поэтому она говорила так тихо и не могла дождаться приезда такси в доме?
— Это возможно. Хелин так и не оправилась от потрясения, вызванного смертью мужа.
— Водитель такси утверждает, что за ним вплотную ехала другая машина. Она была так близко, что водитель решил воспользоваться ближайшей возможностью разворота и высадил миссис Фельдман, не доезжая до дома. В той машине, возможно, находился важный свидетель, и было бы очень желательно его найти. Таксист, естественно, не видел номер автомобиля и не знает даже его марку. Мы дали в газетах и по радио объявление, в котором просили откликнуться водителя той машины, но пока никто этого не сделал, — следователь встал и положил блокнот в карман. — В каких отношениях вы находились с Хелин Фельдман?
Позже, бродя по дому в поисках человека, которого там уже не было, она долго думала о своем ответе.
— Мы знали друг друга почти шестьдесят лет.
Следователь посмотрел на Беатрис и сказал:
— Это не ответ на мой вопрос.
Беатрис не испытывала ни малейшего желания рассказывать полицейскому о нюансах своих отношений с Хелин.
— Мы действительно прожили около шестидесяти лет под одной крышей. Это все же ответ на ваш вопрос. Мы стали, можно сказать, семьей. Членов семьи не выбирают и не задают себе вопросов, как к ним относятся. Это невозможно изменить. Люди вынуждены жить друг с другом.
Следователь не дал увести себя в сторону.
— Часто ли вы ссорились?
— Нет, ссорились мы очень редко.
— Не испытывали ли вы к ней неприязни? В конце концов, миссис Фельдман была женой оккупанта, захватившего ваш дом.
— Господи, да я же тогда была еще ребенком! Это уже давно не играло никакой роли, давно не играло.
— Но что играло роль в ваших отношениях с миссис Фельдман?
— Мы уважали друг друга. И мы привыкли друг к другу.
Следователь тяжело вздохнул. Было видно, что эта информация его не устраивает.
«При этом, — думала теперь Беатрис, — я дала ему самый правдивый ответ. Уважение и привычка. Именно они определяли наши отношения все последние годы».
Но так ли это? Она поднялась по лестнице, открыла дверь комнаты Хелин, вошла в нее и остановилась. В комнате ничего не изменилось. Казалось, еще мгновение, и войдет ее обитательница. В комнате до сих пор пахло Хелин, ее духами, тальком, которым она пользовалась вместо пудры. На изящном секретере у окна лежала стопка бумаг, исписанных почерком Хелин. Бесчисленное множество записок, писем и газетных вырезок. «Боже мой, она сохраняла все, что попадало ей в руки, — подумала Беатрис, — и мне будет трудно все это просмотреть и рассортировать».
Надо разобрать вещи и белье в шкафу. Часть придется выбросить, а часть отнести в какую-нибудь благотворительную организацию. Надо разобраться и с бумагами, счетами, выписками из банковских счетов.
Кто унаследует ее деньги? Оставила ли она завещание?
Останется ли комната Хелин комнатой Хелин — даже после ее смерти? Это будет означать, что она и после смерти останется здесь, во всяком случае, пока.
«Нет, комнату надо освободить, — решила Беатрис. — Я выброшу все, как платья, как бумаги, и буду сдавать комнату приезжим туристам».
Быстрота, с какой она приняла решение избавиться от пожитков старухи, вдруг ужаснула ее.
В каких отношениях вы находились с миссис Фельдман?
Она оглядела комнату.
— Она порядком испортила мне жизнь. Бывали моменты, когда мне хотелось, чтобы она провалилась ко всем чертям.
Хотите ли вы и теперь, чтобы она провалилась ко всем чертям? — спросил бы ее полицейский. Она задумалась.
— Не думаю, что мое отношение к ней переменилось. Да, я хочу и всегда, каждый день моей жизни хотела, чтобы она провалилась ко всем чертям.
Испытываете ли вы облегчение от того, что она умерла?
— Не знаю. Я, во всяком случае, никогда не желала ей такого конца. Но думаю, когда шок пройдет, я испытаю облегчение.
«Вероятно, — подумала она, — за такие слова мне могут предъявить обвинение в убийстве».
Но кто, на самом деле, так ужасно обошелся с Хелин?
За последние дни они много говорили об этом с Франкой и пришли к выводу, что это сделал какой-то сумасшедший. С этой версией им обеим было легче жить. Конечно, то, что на Гернси завелся какой-то маниакальный убийца, было плохо, но еще хуже было бы знать, что кто-то до такой степени ненавидел Хелин, что перерезал ей горло и бросил на дороге истекать кровью.
Она услышала на лестнице какой-то шум и вздрогнула. На мгновение ей показалось, что это полицейский следователь потихоньку проник в дом и подслушал ее монолог. Нет, это абсурд. Ни один английский полицейский никогда себе такого не позволит.
Она вышла из комнаты, перегнулась через перила и крикнула:
— Кто здесь?
Она сразу увидела Кевина, который как раз собрался поставить ногу на ступеньку лестницы. Казалось, оклик Беатрис испугал его едва ли не до смерти. Он вздрогнул всем телом и резко побледнел.
— Господи, я думал, никого нет дома! Я долго стучался в дверь, потом через кухню вошел в дом, покричал, но никто не ответил, — Кевин явно волновался и сильно нервничал. — Простите, что я просто так…
— Чепуха. Ты же как член семьи, Кевин, — она сбежала по лестнице, поняв одновременно, что он и в самом деле хотел подняться наверх — это не на шутку ее удивило.
— Что ты хотел наверху, Кевин? — как можно более небрежным тоном спросила она и поцеловала его в обе щеки.
Он ответил на поцелуй. Губы его были холодны, как снег.
— Я понимаю, что это… не совсем прилично. Но я хотел в последний раз зайти в ее комнату.
— Так поднимайся. Тебе это последнее прощание так же необходимо, как и мне. Иди, а я пока заварю кофе.
Беатрис слышала, как он ходил по второму этажу, пока она возилась на кухне. «Может быть, — думала она, — я была несправедлива к нему, подозревая, что он ищет ее общества только для того, чтобы сосать из нее деньги. Может быть, их связывало что-то большее. Может быть, она правильно сказала полицейскому, что Хелин была для Кевина кем-то вроде матери».
Она поставила на поднос кофейник, чашки, сахарницу, молоко и вышла на веранду за кухней. На мгновение ей вспомнилась та новогодняя ночь, когда она стояла здесь с Эрихом. То был один из редких моментов, когда он говорил не о конечной победе. Ему было страшно. Он понял, что фюрер привел их всех к гибели, и они все должны будут умереть вместе с ним. Тогда он попросил ее не бросать Хелин.
Поднос задрожал в ее руках, зазвенели чашки. Беатрис поспешно поставила поднос на стол.