— Еще нет и восьми, так что не волнуйтесь, — Беатрис заговорщически улыбнулась. — Ваш муж, кажется, вне себя от ярости.
Франка босиком сбежала по лестнице вниз и подошла к телефону.
— Да? — произнесла она, не сумев подавить следующий зевок.
— Франка? — судя по голосу, Михаэль действительно испытывал сильнейшее раздражение. — Это ты?
— Да. В чем дело?
От изумления Михаэль на мгновение потерял дар речи.
— В чем дело? Это ты спрашиваешь меня?
— Да. В конце концов, это же ты звонишь.
— Послушай… я… скажи, ты вообще в своем уме? Куда-то пропадаешь, уезжаешь, не говоря ни слова, а потом еще грубишь по телефону…
Франка заметила, что у нее задрожали руки. Они всегда дрожали, когда Михаэль начинал злиться.
«Почему, собственно, я всегда его боюсь, — подумала она, и ей тотчас явилась другая мысль: — На этот раз мне нечего бояться. Он находится в сотнях километров от меня, и если он будет мне очень неприятен, то я просто положу трубку».
Дрожь в пальцах прекратилась. Франка переступила с ноги на ногу, но не от волнения, а от холода плиток пола.
— К сожалению, у меня не было возможности известить тебя о моих планах, — равнодушно ответила она, — потому что в ночь моего отъезда ты вообще не соизволил явиться домой.
— Ага. И это, по твоему мнению, дает тебе право исчезать, не оставив даже записки? — это была изумительная смесь возмущения и жалости к себе. — Ты соображаешь, как я волновался?
— А ты соображаешь, что я, как это ни странно, тоже волновалась, когда тебя всю ночь не было дома?
— В конце концов, ты знаешь, что… — он не закончил фразу. Очевидно, иногда и ему бывает стыдно.
— …что у тебя есть любовница, и, вероятно, ты остался у нее, — закончила Франка фразу мужа. — Ты не находишь, что мы живем в каком-то гротескном положении? Наверное, в нем надо что-то менять.
— Твоим бегством из дома? Ты что, всерьез думаешь, что этим можно что-то изменить?
Она задумалась, хотя и понимала, что он не ждет от нее серьезного ответа.
— Может быть, да, — сказала она, наконец. — У нас появится время и возможность спокойно обдумать положение.
По молчанию Михаэля она поняла, что он озадачен.
Вероятно, он теряется, если его перестают бояться и говорят с ним, сохраняя полное хладнокровие.
— Обдумать? — рявкнул он. — Обдумать! Что, черт возьми, ты собралась обдумывать?
Она изо всех сил постаралась сохранить прежний тон, хотя она после этой вспышки была уже склонна принять его непонимание за откровенную наглость.
— Будущее, — ответила она. — Я хочу понять, каким оно должно быть.
— Так, и ты будешь решать это одна, живя на Гернси?
— С тобой мне будет чрезвычайно тяжело найти правильное решение. У меня не создается впечатления, что ты хочешь каким-то образом изменить сложившуюся ситуацию. Ты ею доволен, так как у тебя есть все, что тебе нужно.
Михаэль задумался. Франка знала, что сильнее всего он злится, когда ему приходится задумываться.
— Знаешь, — сказал он наконец, — все опять возвращается на круги своя. Складывается неудобная для тебя ситуация, тебе что-то не нравится, жизнь идет не так, как ты ее себе представляла — и все, ты тут же выбрасываешь белый флаг. Ты, Франка, лишена стойкости, у тебя, как кто-то хорошо сказал, нет зубов. Ты не выдерживаешь трудностей и не готова идти навстречу неприятностям. Ты делаешь самый простой выбор: спасаешься бегством. Ты забиваешься в щель, прячешься, зарываешь голову в песок и надеешься, что все неприятности как-нибудь, сами собой пройдут. Но ты не замечаешь, что становишься от этого еще боязливее и слабее. Менее способной к…
Голос его гремел, как пулеметная очередь. Франка почувствовала, что у нее снова задрожали руки, колени подогнулись, по всему телу выступил холодный пот.
— Михаэль… — прохрипела она.
— И вот что я тебе еще скажу, Франка, хотя это и жестоко: ты самый большой трус из всех, с кем мне приходилось встречаться. Ты самый слабый человек. И моя возлюбленная, о которой ты так презрительно отзываешься, превосходит тебя мужеством, силой, способностью смотреть в глаза неприятной правде и бороться с ней. Ты же, наоборот…
Он взял над ней верх. В течение секунды он все обратил себе на пользу. Быстротечное преимущество Франки рухнуло, как карточный домик. Михаэль справился с недоумением. Он учуял ее слабость и ударил, как хищная птица, обрушившаяся с неба на раненого кролика.
— Михаэль… — снова попыталась произнести она, но голос его доносился уже издалека, как сквозь туманную пелену, дрожащие пальцы, державшие трубку, онемели. В этот момент кто-то мягко, но решительно отнял у нее трубку.
Стоявшая рядом Беатрис улыбнулась и положила трубку на рычаг.
— Пока вы не упали, — сказала она, — заканчивайте этот разговор. Пойдемте выпьем крепкого кофе, и вы расскажете мне, что случилось.
После завтрака Франка решила погулять. Дождь прекратился, ветер разогнал облака, и на небе снова светило яркое солнце. Блестели мокрые от дождя луга. Чайки с громкими пронзительными криками сновали в воздухе. Пахло сырой землей, только что распустившимися цветами и солью моря.
Франка подбежала к краю скалы и всей грудью вдохнула чистый воздух, чувствуя, как с каждым шагом ей становится лучше. Она рассказала Беатрис, что с ней произошло. Ей не помешало даже то, что во время разговора к ним присоединилась Хелин и тоже выслушала исповедь Франки. Не спеша, словно в замедленной съемке, рассказывала она о своем профессиональном провале, о своих страхах и панических атаках, о лекарственной зависимости, о презрении Михаэля и о его уходе к другой женщине.
Как ни странно, она не плакала. Голос ее был спокоен и по-деловому сух. Хелин, в своей обычной сентиментальной манере, вставила пару сочувственных слов, но Франка восприняла их как утешение. Беатрис слушала молча, и лишь один раз, когда снова зазвонил телефон, сказала:
— Пусть себе звонит. Бьюсь об заклад, что это ваш муж. Пусть немного помучается.
Когда Франка умолкла, Беатрис откинулась на спинку стула, посмотрела на молодую женщину и сказала:
— Боже мой, да не сходите вы с ума! Выбранную профессию по тем или иным причинам бросает великое множество людей. У многих панические атаки в порядке вещей. Вы бы страшно удивились, узнав, как много людей живет на успокаивающих таблетках. Но кто-то сумел внушить вам, что ваш случай самый безнадежный и необычный из всех, и вот вы сидите и не знаете, как вам пережить ваше состояние.
— Я думаю, что у меня совершенно нет уверенности в себе, — сказала Франка.
Беатрис рассмеялась.
— Нет, сейчас вы похожи на испуганную мышку. Что же касается уверенности в себе, то ей можно научиться, поверьте мне. Все люди теряют эту уверенность в какой-то период своей жизни. Это совершенно нормально.