— Сколько это по-нашему? — резко осведомился суперинтендант.
— Сто четыре фунта семь и шесть десятых стоунов. Ее рост был примерно пять футов семь дюймов. ИМТ чуть больше шестнадцати. ИМТ — это индекс массы тела, — быстро объяснил доктор Ханшоу (скорее всего для меня). — ИМТ здорового человека находится в пределах от восемнадцати до двадцати пяти. Булимия несколько осложняет дело: нам будет трудней установить, когда она умерла. Вряд ли после последнего приема пищи в ее желудке что-то осталось. Вообще-то я не рекомендую определять время смерти по содержимому желудка. Страх замедляет работу пищеварительной системы, гнев ускоряет, а серьезная травма способна полностью ее приостановить. Я предпочитаю метод, основанный на измерении температуры тела, но к обгоревшим трупам он неприменим.
— И все же ты дашь приблизительную оценку, — уверенно заявил Годли.
Он знал, что заключение патологоанатома будет максимально правильным, как бы тот ни уверял, что точный расчет невозможен.
Доктор крякнул.
— Трудно сказать. На трупное окоченение я тоже не могу полагаться, опять же из-за ожогов. Огонь вызывает сокращение мышечных волокон. Я сумею лишь ответить на вопрос, была ли она жива, когда ее подожгли. Когда я ее вскрою, мы увидим больше, но я не заметил следов сажи в дыхательных путях. Теперь что касается характера ожогов. Он совпадает с тем, что мы наблюдали у других жертв вашего серийного убийцы. Ладони и пальцы рук были смочены бензином, на лице горючего нет. На предплечьях, бедрах и животе ожоги глубокие, пострадали все слои тканей. На шее и груди глубина ожогов частичная. По моим оценкам, площадь ожогов составляет чуть больше пятидесяти процентов от всей поверхности тела. — Он опять взглянул на меня. — Вы знаете, как рассчитывается эта цифра? Нет? Смотрите. Вот эта область, — он поднял руку мертвой девушки и обвел круговым движением ее ладонь, — составляет примерно один процент от всей поверхности тела. Таким образом мы измеряем площадь беспорядочных ожогов. В данном случае, когда площадь повреждений обширна, мы используем правило девяток. Девять процентов — на каждую руку и голову. Восемнадцать процентов — на каждую ногу. Восемнадцать процентов — на переднюю часть туловища. Восемнадцать процентов — на заднюю часть туловища. И один процент — на гениталии.
«Годли прав, — поняла я, внимательно слушая патологоанатома. — Это действительно интересно».
Я так увлеклась, что почти забыла о том, что фигура на столе когда-то была живым человеком со своими надеждами, мечтами и чувствами. Теперь она стала задачкой, которую требовалось решить; тайной, ждущей разгадки. Однако меня передернуло, когда доктор Ханшоу взял скальпель и рассек тело, сделав разрез от каждого плеча вниз, до лобковой кости.
Он быстро просмотрел органы, взвесил их, взял образцы тканей и препарировал, комментируя свои действия. Все оказалось в норме, покойная была вполне здорова, несмотря на образ жизни, последствия которого настигли бы ее лишь спустя годы. Внутренности имели неожиданно яркий цвет, а по форме напоминали говяжьи или свиные. Я вдруг вспомнила фотографии последней жертвы Джека-потрошителя, Мэри Джейн Келли. Маньяк расчленил ее и выложил темную груду потрохов на столе. Отвратительные картины столкнулись в моем мозгу с тем, что я видела перед собой, и у меня закружилась голова. Чтобы не упасть, я вытянула руку и схватила суперинтенданта за рукав. Он быстро оглянулся.
— Тебе плохо? Может, сделаешь перерыв? Подышишь воздухом?
Я покачала головой и вымученно улыбнулась, не в силах вымолвить ни слова.
— Я взял пробы крови и волос, — объявил Ханшоу. — По результатам анализов мы сможем определить, какие наркотики она употребляла.
— Насколько нам известно, она давно нюхала кокаин, — сказал Годли.
— Это видно по состоянию ее носа. Значительное повреждение перегородки. Я также взял пробы из ее глаза. Стекловидное тело позволяет провести химический анализ, в случае если труп подвергался воздействию высоких температур. Кроме того, я возьму пробу мочи и сохраню содержимое желудка для токсикологической экспертизы.
Когда я представила себе иглу, погружающуюся в глаз покойной, мне стало нехорошо. Между тем Ханшоу взял скальпель, сделал надрез на голове — от уха до уха — и отогнул кожу вниз, на лицо, обнажив череп. Этого я уже не выдержала: пробормотав извинения, быстро пошла к двери и выскользнула из анатомички. Пусть думают что хотят, но я больше ни секунды не останусь в этой комнате! Прочту отчет патологоанатома, а увиденного мне вполне хватит.
Я стояла в приемном отделении у кулера с водой и жадно пила стакан за стаканом. Наконец мой желудок немного успокоился, и я чуть-чуть пришла в себя. Придется ждать, когда выйдет Годли, чтобы перед ним извиниться. Плохо, что не оправдала его доверие, подвела перед доктором Ханшоу. Как всегда, оказалась недостаточно стойкой. Слишком мягкотелой для детектива, расследующего убийства.
Я вспомнила мерзкие шуточки постовых полицейских в мой адрес сегодня утром и тихо выругалась, не в силах побороть сомнения. Мужчины гораздо увереннее в себе. Их не волнует, что о них думают коллеги. Они делают свою работу и идут домой, не переживая из-за того, что увидели… а если и переживая, то не показывая виду. А я чуть не хлопнулась в обморок! Среди старших офицеров полиции много женщин, но в команде Годли только я несла флаг феминизма. К сожалению, мой флажок был маленьким и рваным.
Надо отдать должное боссу: он ни словом меня не упрекнул, выйдя из анатомички вместе с доктором Ханшоу.
— Как себя чувствуешь?
— Гораздо лучше. — Я взглянула на патологоанатома. — Простите. Было очень познавательно.
— В следующий раз непременно оставайтесь до конца. Вы пропустили самое интересное. Мозг в только что вскрытой черепной коробке — это ни с чем не сравнимое зрелище!
О Господи, нет, ни за что на свете!
— Что вы обнаружили? — Я вежливо улыбнулась.
— Три удара тупым предметом в заднюю часть черепа. Судя по углу, ваш убийца — правша. Первый удар был нанесен, когда жертва либо сидела, либо стояла на коленях, остальные два — когда лежала. Не могу сказать, какой из них ее убил, но смерть наступила быстро. Она умерла до того, как ее подожгли.
— Уже кое-что.
— Вопрос в том, скольких убийц мы ищем — одного или двух, — мрачно изрек Годли, и я быстро посмотрела на него.
— Хотите сказать, сэр, кто-то скопировал почерк Поджигателя?
— Думаю, нам следует сохранять непредвзятость. В любом случае об этом должны знать только члены бригады, чтобы не произошло утечки информации. Ты, Мэйв, вплотную займешься Ребеккой Хауорт. Если выяснится, что убийца один и тот же, мы узнаем об этом первыми. Не хочу, чтобы репортеры заподозрили наличие второго убийцы. А они могут про это пронюхать, если я передам дело Ребекки в другой разыскной отдел. И тогда поднимется паника. Один серийный убийца — уже кошмар, а два — просто катастрофа. Это не должно просочиться в прессу хотя бы потому, что нам надо усыпить бдительность убийцы Ребекки. Пусть думает, что он лихо нас одурачил. Вселим в него ложное чувство безопасности, и он начнет совершать ошибки.