Баллеруп, 1932 год
«Приезжайте немедленно», – гласила телеграмма от Джозефа Лори, вице – президента «Скраггс, Вандервоорт и Барни». Телеграмма эта вернула Арманду Хаммеру веру в себя. До сих пор, если Арманд прилагал достаточно стараний, судьба всегда вознаграждала его – пусть и не так щедро, как он мог бы надеяться, но хотя бы не давала утонуть. В этот раз ждать пришлось особенно долго.
Сразу поехать из России домой не получилось. Надо было что-то делать с накопившимися в Европе долгами. Отца арестовали-таки в Германии, и пришлось два месяца вести переговоры о снижении залога – мерзавцы требовали почти сто тысяч долларов! Денег хотели от Арманда и английские банки, и даже американская налоговая служба раскопала какие-то старые недоимки. Советские векселя были никому не нужны. Дьявольский торгаш Микоян ухитрился выдать их перед самым Черным Вторником, когда американские фондовые биржи, можно сказать, испустили дух, и тротуары вокруг небоскребов окрасились кровью вчерашних миллионеров. Крах американских рынков вверг в депрессию весь мир, так что даже банкиры в Сити с трудом верили друг другу в долг. Кто же в такой ситуации поверит большевикам, еще совсем недавно отказавшимся признавать царские долги?
Хаммер снял для них с женой домик в Гарше под Парижем. Вырвавшись на свободу из душной Москвы, Ольга пела, пила и крутила романы. Арманд перестал ездить в Гарш – он не готов был себе в этом признаться, но единственным его домом стал офис на улице Тронше, в двух шагах от больших магазинов бульвара Осман. Там, в офисе, он и спал на диване, а утром, до прихода служащих, прятал подушку в сейф. Единственным его бизнесом был поиск кредитов под советские бумаги или хотя бы покупателей, готовых взять векселя с не слишком грабительским дисконтом. Все, что удавалось выручить или занять, уходило кредиторам и Ольге. А тем временем письма от братьев из Нью – Йорка становились все более отчаянными: товар из Москвы никак не присылали, образцы, которые он отправил еще год назад, не находили спроса. Наконец, Виктор предложил просто забрать со склада лучшие из образцов и поставить дома, чтобы на них любоваться: Великая депрессия лишила галерейный бизнес Хаммеров всякой перспективы.
Арманд верил, что покупатели где-то есть. Всякий бизнес, особенно финансовый, – это игра с нулевой суммой: всё, что кто-то проиграл, кто-то другой выиграл. Ну, или почти всё.
Братья окончательно взбунтовались, когда из Москвы пришла первая настоящая поставка. Арманду предъявили ультиматум: или ты возвращаешься домой, или мы продаем все, что лежит в порту и требует уплаты пошлин, – продаем на вес, по цене кирпичей. Этого Арманд допустить не мог: он ни на минуту не забывал о своих обязательствах перед Микояном. И еще об одном обещании, данном в Москве странному немцу по имени Антон Штарк.
Еще тогда Хаммер навел справки и сообщил Штарку, что его план не может быть выполнен: вдовствующая императрица уже год с лишним как умерла в Дании. Но ювелир настаивал: ведь остались же еще наследники? Например, дочери царя Александра III, Ксения и Ольга… Снова Хаммер телеграфировал знакомым в Париж и Лондон и выяснил, что обе живы – первая в Виндзоре, вторая в маленьком датском городке Баллеруп, недалеко от Копенгагена. «Отдайте яйцо любой из них, на ваш выбор, – проинструктировал Арманда Штарк. – Видите, я доверяюсь вам: у меня нет никакого способа проверить подлинность расписки, которую вы привезете. Но мне кажется, что вы понимаете, почему это надо сделать».
Строго говоря, Хаммер мог бы и не держать слова, и не только потому, что его и вправду невозможно было проконтролировать. Если братья правы и яйца Фаберже некому продавать в Америке, он попросту не сможет замаскировать бесплатную передачу шестого яйца бывшей императрице. Но иногда Арманду казалось, что всю авантюру с русским искусством он затеял только ради этой будущей поездки к одной из великих княгинь Романовых; деньги никогда не были для него самоцелью, он хотел прожить красивую жизнь.
В общем, получив депешу про кирпичи, Арманд покинул Париж и устремился к родным берегам. Едва увидев Нью – Йорк, он понял, что дело не в коммерческой неуклюжести Гарри и Виктора – вернее, не только в ней. Вряд ли существовало на свете что-то, в чем этот обнищавший город нуждался меньше, чем в русских безделушках. Пустующие здания с забитыми фанерой или вовсе зияющими окнами, толпы попрошаек, очереди к воротам немногих работающих фабрик, крысоподобные беспризорные дети – их здесь, пожалуй, даже больше, чем в Москве! Может, и правы большевики, прежний мир кончился, низвергся в ад?
Хаммер задавал себе этот вопрос не всерьез. Он прожил почти десять лет в России, но все еще чувствовал Америку, знал, что эта двужильная страна просто так не сдастся. Где-то в Америке должны быть деньги, нужно только знать, как их искать.
Идею подсказал Сэм Хофман, а вернее, русский еврей Самуил Гофман, придумавший машины, чтобы кроить и шить сразу десятки женских платьев. Эти платья Сэм продавал по доллару за штуку, и депрессия сделала его мультимиллионером. Да – да, бизнес – игра с нулевой суммой. У Хофмана и Хаммера был в Нью – Йорке общий адвокат, и Арманд попросил его их свести: требовался совет человека, хорошо знающего рынок.
«Универмаги, – сказал Хофман, не дослушав рассказ Арманда. – Я в них продаю платья. Универмагам нужно затащить к себе людей, а там уж они непременно что-то купят. Выставка царских сокровищ? Да это находка для любого магазина!»
Хаммер готов был расцеловать Хофмана. Но вместо этого попросил помочь ему составить письмо для владельцев универмагов по всей Америке. Хофман был не против: ему самому стало интересно, что получится из этой затеи. Надо было придумать, как царские сокровища попали к Хаммеру и зачем он их распродает. «Падающий курс русской валюты заставил меня искать способы превращения заработанных в России рублей во что-то материальное, – писал Арманд. – Мы не дилеры, но мы заинтересованы в продаже произведений искусства, в которые вложились».
Хаммер отправил письма и стал ждать. Нет, не ждать даже, а готовиться: напечатал, например, ценники с двуглавыми орлами и историей каждой вещи (придуманной братом Виктором). Цены, выставленные русскими – по рекомендации ювелира Штарка, – он утроил и предложил универмагам скидку в 40 %. Не касалось это предложение только императорских пасхальных яиц.
Каждое из первой полудюжины обошлось ему в семьсот пятьдесят долларов – не так уж много потребовалось, чтобы перебить англичанина Сноумэна. Если бы Штарк ему не помог, Хаммер предложил бы больше, так что он все-таки был обязан чудаковатому ювелиру. Арманд понимал, что настоящая цена яиц гораздо выше – может быть, десятки тысяч долларов – и найти на них настоящих покупателей в универмагах Средней Америки едва ли реально. Зато на эти яйца, эти подарки царей своим женщинам, придут глазеть толпы. Иначе просто не может быть.
Шли недели; если Арманду и приходили ответы, то краткие: «Нам это не интересно». И вдруг – телеграмма из Сент – Луиса, всего из двух слов, зато каких! Арманд позвонил мистеру Лори, и тот подтвердил, что даст под выставку «сокровищ Романовых» помещение в своем универмаге.
– Только рекламировать ее вам придется самостоятельно – мы не сможем выделить на это средства, – предупредил Лори.