– Все прошло отлично, Иван, зря я в тебе сомневался! Большое спасибо, теперь осталось только доставить ваши облигации Ксении. Ты себе не представляешь, у меня прямо гора с плеч!
– Подождите, Виктор… вы говорите, сделка прошла?
– Да, вчера. Наш друг Ходжсон позвонил через час после тебя, мы встретились, обменялись, никаких проблем. Ему – яичко, мне – американские бумажки.
– То есть вы не слышали, что ваше отделение банка вчера ограбили?
– Вот это да! – Контрерас захохотал. – Тогда мы все родились под счастливой звездой! Если его ограбили, то уже после того, как мы с Ходжсоном там побывали.
– Виктор, вам необходимо скорее положить бумаги в другую ячейку.
– Почему? – опешил мексиканец. – Я собирался отвезти их в Афины.
– Люди, которые ограбили банк… это люди из спецслужб, Виктор. Это из-за них у нас возникла та заминка. Они создали в России большие проблемы моему клиенту. Он их пытается решить. И еще эти люди захватили заложника. Моего партнера, американца. И если грабители не нашли в банке то, что искали, то я даже не знаю, жив ли еще мой друг.
Иван сам не понял, зачем рассказал все это скульптору. Тревога за Молинари, за своих, какая-то общая разбалансированность, которую он чувствовал все последние сутки, – вот и результат, прямо-таки девичья иррациональность. Он вдруг ощутил, как к горлу его подступает комок.
Контрерас некоторое время сопел в трубку, потом спросил:
– А что им нужно, этим людям из спецслужб?
– Яйца, им нужны яйца. А в последнее время им еще нужен я. Они думают, что у меня на эти яйца чутье.
– И если ты им поможешь, они обещают выпустить твоего друга?
– Да, но я почему-то им не верю.
Еще одна пауза.
– Если бы ты сказал мне об этом раньше, я отдал бы тебе яйцо, – сказал Контрерас. – В конце концов, на нем твоя подпись, так? Но оно у Ходжсона. Теперь можно только попросить его отыграть все обратно.
– Виктор, я, правда, очень это ценю… Но не надо ничего отыгрывать обратно. Я уверен, что это невозможно.
– Что я могу для тебя сделать?
Иван вдруг понял, что у него есть к Контрерасу один вопрос, который он не хочет задавать по телефону, открытому, возможно, для людей Фалина. Ведь узнали же они, где должна совершиться сделка, значит, слушали Ходжсона – или Контрераса, или обоих.
– На самом деле, Виктор, у меня есть к вам один вопрос. Только… у вас есть «Скайп»?
– Что, извини?
– Ничего, простите, неважно. Вам можно позвонить на какой-нибудь другой телефон?
– Да ты параноик! – засмеялся Контрерас. – Хорошо, я зайду в кафе. Позвони мне на этот номер через полчаса, скажу тебе местный телефон.
В спальню заглянула Софья:
– Проснулся? Ты громко разговариваешь, Алю разбудишь.
Она все еще злилась на него за поспешный отъезд из Москвы. Иван встал, побрел на кухню.
– Это ты купила колыбельку?
– Да. Придется как-то устраивать быт.
– Вас найдут, если вы тут останетесь надолго, Соня.
– Ты все-таки намылился куда-то? – Она сердито грохнула чайник на стол. – Ну, линяй. Найдут – значит, судьба такая. Тебе же на самом деле все равно. Ты и ввязался в свою яичную историю, чтобы пореже нас видеть. Так зачем эти полумеры, проваливай!
– Соня…
Он снова почувствовал подступающие слезы. По сравнению с той свободной, быстрой, опасной, неожиданно молодой Софьей, которую он встретил год назад в Бостоне, нынешняя была мягче не только очертаниями, но и нравом. Он был этим доволен и все время хотел обнять ее, прижать к себе, – так они и жили с непроходящей этой нежностью. Но сейчас на нее было страшно смотреть – ее гнев был каким-то новым, не из прежней вольной жизни. «Может быть, что-то связанное с защитой потомства, – подумал Иван. – Если я не могу обеспечить безопасность, включается ее инстинкт».
– Что – Соня? – переспросила она резко. – Тебе вообще не обязательно работать, денег хватит на несколько лет; сиди себе, возись с дочкой, мажь картинки, пиши роман, делай, что хочешь! Девяносто девять процентов людей бы тебе позавидовали! Но нет, ты намылился, и тебе на все насрать.
Только появление на кухне Анечки прервало тираду. Иван был уверен, что она зашла нарочно: Анечка Ли ненавидела ссоры. Молинари как-то рассказывал про ее философию: начал выяснять отношения, повысил голос – уже проиграл.
– Соня, ему не все равно, ты же знаешь, – примирительно сказала Анечка. – Он хочет вытащить Тома, поэтому все так получилось.
– Вытащить Тома, – взвилась Софья. – А на детей он кладет с прибором. Том не грудной младенец, он всегда отлично мог за себя постоять. В отличие от Али!
– Соня, он как раз сейчас не может за себя постоять, – сказал Штарк. – Ну как я его оставлю? Я же не смогу потом в зеркало смотреть по утрам.
– А мне в глаза ты сможешь смотреть? Или тебя только то, что ты видишь в зеркале, интересует?
Анечка подошла к Софье поближе, взяла со стола чайник.
– Давайте чаю выпьем и поговорим спокойно, – предложила она.
– Мне надо позвонить, – сказал Иван сквозь зубы. Голова у него разболелась с новой силой, и отбиваться от обвинений в эгоизме он не желал. «Ты думаешь только о себе» – это он и от бывшей жены слышал по несколько раз в неделю, и из всех женских наскоков этот был ему особенно ненавистен. Ну что на него можно ответить? «Нет, я и о тебе тоже думаю»?
В гостиной Штарк набрал номер Винника. Тот сразу схватил трубку. В его раздраженном «да» и за тысячу километров слышался адреналин.
– Это Штарк, – сказал Иван. – Надо голосом пообщаться. Можешь выйти в «Скайп» откуда-нибудь из соседнего офиса? Телефон только оставь в кабинете, пожалуйста.
Иван дал отбой. Они никогда не обменивались с Винником скайп – именами, но Штарк был уверен, что финансист найдет его в базе. И правда, звонок раздался меньше чем через десять минут.
– Ты где? – спросил Винник, по примеру Ивана не здороваясь.
– Эвакуировался, – сказал Штарк. – Что это было на набережной?
– Факап. Ты не позвонил, ребята проявили инициативу. И увидели, что с тобой поступают не по понятиям.
– Просто есть разные понятия. Я купался в Яузе, мне стало страшно за семью.
– Извини. Сейчас сложный момент. Все на взводе.
– Зачем ты послал мне ссылку про ограбление? Ты же в курсе…
– В курсе чего?
«Ай да Ходжсон, ай да сукин сын», – подумал Штарк почти с восхищением.