— Врожденное, приобретенное… Культура, гены… Ну и к чему пришли во всех этих дискуссиях? Культура индейцев — она зависит от ДНК, определяется наследственностью или сама влияет на ДНК, заставляет гены мутировать? Шимо был яростным приверженцем второй позиции. Он выстроил собственную теорию образа жизни этого племени, и теория эта целиком основана на принципах дарвинизма: дескать, все уруру — левши, потому что именно леворукость позволяла им побеждать противников, и эта особенность прописана в их генах, потому что с точки зрения Эволюции давала им большие преимущества. Рождение мальчиков приводит к смерти роженицы, потому что это помогает мальчикам выжить, а выживают они в том числе и затем, чтобы завоевать впоследствии женщин и оплодотворить их. Девочки при рождении не убивают своих матерей, потому что, с одной стороны, выросши, они не станут ни охотиться, ни сражаться с врагом, значит, им не нужно быть сильными, а с другой стороны, матери девочки лучше уцелеть, чтобы она могла потом произвести на свет еще и мальчика. Мужчины уруру умирают молодыми, потому что еще в юности успевают обеспечить себе потомство — точно так же, как делали это кроманьонцы, и природа в них больше не нуждается. Что же до матерей, то они умирают в более зрелом возрасте только потому, что до того им следует позаботиться о воспроизведении рода и вырастить свое потомство… По мнению Шимо, именно культура уруру реально изменяла их генетику и создавала этот потрясающий образец Эволюции. Но я, я, напротив, убежден, что дело прежде всего в генетике и только в генетике. Я убежден, что именно гены вызвали к жизни эту культуру, основанную на человеческих жертвах. Я убежден, что уруру никогда не стояли перед выбором, а просто знали отроду: если они не хотят, чтобы матери мальчиков истекли кровью и умерли в ужасных страданиях, надо убить их раньше, до начала кровотечения. Я убежден, что необъяснимая жестокость, свойственная уруру, когда они вырастают, и означающая, что им пора покончить с собой, — чисто генетического происхождения, что она таится в глубине их клеток и совершенно не зависит ни от окружающей среды, ни от культуры. Обряды, ритуалы — это всего лишь суеверия и грим.
— И, когда стало ясно, что убеждения ваши противоположны, вы с Шимо решили на деле проверить, кто прав. У вас зародилась чудовищная идея противопоставить ваши теории… Тогда-то вы и стали практиковать искусственное оплодотворение, инсеминацию?
Нолан поиграл желваками.
— У Шимо немереное эго, он хочет всегда быть правым, не терпит ничьего превосходства, но при этом не способен принимать решения. Это не общая идея — моя. Только моя. Только я делал выбор в самых сложных, самых важных ситуациях. И мое имя, вовсе не его, следует запомнить!
— Запомним-запомним, уж по этому-то поводу можете не волноваться.
Генетик пожевал губу.
— Единственное, что удалось сделать Шимо, — заполучить власть над уруру. Благодаря этому, собственно, и возникла идея кори… МОЯ идея! И это я, не он, снимал на пленку свежих покойничков. Я выполнил всю грязную работу, чтобы он мог присвоить себе племя.
На губах у генетика выступила пузырьками пена. Шарко понимал, что здесь и сейчас проявляет себя одна из самых извращенных форм, в каких только может выражаться страсть человека: люди расточают сокровища своего разума с единственным намерением — умножать зло. Понимал, что перед ним воплощение архетипа ученого-безумца в чистом виде.
— Потом… потом я действительно занимался искусственным оплодотворением женщин неизвестной им спермой. Им, но не мне! Криогеника зародилась еще в тридцатых годах, и было проще простого организовать перевозку сюда, за тысячи километров от джунглей, замороженных сперматозоидов уруру в маленьких криоконтейнерах. Ко мне часто приходили (да и приходят) добропорядочные семейные пары, которым не удается зачать ребенка. Слабые, неактивные сперматозоиды, дисфункции яичников… Некоторые женщины после осмотра требовали применить метод искусственного оплодотворения и ввести им сперму мужа. А для меня не было ничего легче, чем примешать к ней сперму уруру. Никто ничего не смог бы заметить — ни сразу, ни впоследствии: эти индейцы белокожие, черты лица у них как у белых, детей с генами уруру по внешнему виду от европейцев не отличишь. Единственное из полученного ими в наследство от уруру, что способно меня выдать, — это непереносимость лактозы. Ну и тот факт, что ребенок ничуть не похож на отца. Но даже в таких случаях семьи всегда находят оправдание и тому и другому. Да и сходство с кем-нибудь из родных тоже в конце концов находят.
Шарко крепче сжал рукоятку револьвера, никогда в жизни ему так не хотелось выстрелить.
— Вы даже собственную жену оплодотворили индейской спермой!
— Для вашего сведения: я никогда не любил мою жену. Не судите меня и, главное, не судите так скоро. Вы ничего не знаете ни обо мне, ни о моей жизни. Вы понятия не имеете о том, что такое амбиции и что такое навязчивая идея.
— И сколько же несчастных женщин вы подобным образом оплодотворили?
— Я бы хотел провести инсеминацию десяткам, сотням женщин, но слишком велик оказался процент неудач, что-то не срабатывало. То ли техника была еще несовершенной, давала сбои, то ли сперматозоиды индейцев плохо переносили замораживание и транспортировку… В общем, сработало только в трех случаях, то есть забеременели только три женщины.
— И ваша… и бабушка Грегори Царно среди них?
— Да. Каждая из этих женщин родила по ребенку. Но у всех родились девочки.
— Одну из этих девочек, жертв инсеминации, звали Аманда Потье, она и стала потом матерью Грегори Царно, другая, Жанна Ламбер, родила Корали и Феликса…
Генетик кивнул:
— Три девочки с генами уруру в ДНК, носительницы ретровируса. Три девочки, которые, в свою очередь, произвели на свет семерых детей. Трех мальчиков и четырех девочек.
«Вот оно, поколение детей с генетическими кодами из книги Тернэ», — подумал Шарко.
— И это поколение из семи человек стало для меня поколением истины, — продолжал Жорж Нолан. — Феликс Ламбер… Грегори Царно… и пятеро остальных. Семь внуков уруру, семь обладателей генов уруру. Они родились в хороших, как говорится, семьях, они росли окруженные любовью, но предназначены были воспроизводить и воспроизводить схему жизни своего племени. Их матери умирали, если у них рождался сын, и выживали, если рождалась дочь. Они росли как нормальные дети, но, выросши, становились буйными и жестокими… Началось все с год назад. У Грегори Царно первого проявилось наконец то, чего я так ждал долгие годы. Царно было двадцать четыре года, Феликсу Ламберу двадцать два… Похоже, в нашем, цивилизованном, обществе вирус дает о себе знать раньше, чем в джунглях: ближе к двадцати, чем к тридцати. Вероятно, повлияло соединение с генами европеоидной расы, которые… которые, надо думать, и изменили слегка поведение нашего вируса. — Нолан вздохнул. — Я был прав — культура тут ни при чем, все зависит исключительно от генетики. Хотя в данном случае даже не совсем или не только от генетики, потому что — об этом я узнал куда позже — дело не в генах, дело в ретровирусе с невероятно эффективной стратегией поведения, в ретровирусе, который сумел найти отличное прибежище в людях из почти доисторического амазонского племени.