Франк замолчал. Белланже тоже не сразу ответил: он смотрел в пустоту, потирая подбородок.
— В таком случае посмотрим, что скажет вскрытие, — произнес бригадир после затянувшейся паузы.
— А когда оно начнется?
— Ммм… Шене начнет часов в восемь… Начнет с отца, потом перейдет к сыну. Дивный вечерок ему предстоит!
Подошел Леваллуа, кашлянул, комиссару показалось, что тот встревожен, и он спросил:
— Ну, что еще не так?
— Насчет книги Тернэ «Ключ к замку»… Генетические отпечатки привлекли наше внимание к Грегори Царно, последнему из заключенных в списке Евы Лутц. Ну и Робийяр сам позвонил в вивоннскую тюрьму. И угадай…
Шарко почувствовал, что бледнеет. Так, они попались! Белланже, не дожидаясь, пока комиссар что-нибудь скажет, вмешался:
— Ему там сказали, что ты не просто звонил, но во время отгула приезжал поговорить с заключенным. И ты же знаешь Робийяра: он копнул чуть глубже и обнаружил, что в тот же день приезжала еще одна особа. Мать девочек-двойняшек, которых похитил Царно. Ее зовут… — Он достал из кармана бумажку. — Ее зовут Люси Энебель. Знакома тебе такая?
Кровь Шарко застыла в жилах, но он не дрогнул.
— Нет. Я ездил туда, чтобы поговорить с тюремным психиатром об одном из их арестантов, числящемся в списке Евы Лутц. Вот и все.
— И ничего нам не сказал! Меня просто бесит, что ты давным-давно знаешь о самоубийстве Царно в камере и молчишь. Почему? Почему никому — никому! — не рассказал об этих его перевернутых картинах, о приступах ярости и непереносимости лактозы?
— Это детали. Я думал, они не имеют отношения к нашему делу. Лутц действительно приходила к нему, но задавала стандартные вопросы — точно такие же, как другим заключенным в других тюрьмах.
— Детали? Ничего себе детали, если они привели тебя сюда! Ты врал, ты умалчивал о важных вещах, ты придерживал их для себя, как последний эгоист, во вред следствию и коллегам, которые работают с тобой в одной команде. Ты превратил наше расследование в свое личное!
— Неправда. Я хотел поймать убийцу и понять его мотивы, как любой из нас.
Белланже замотал головой:
— Ты выходишь за рамки, ты слишком уж часто выходишь за рамки, Шарко! Ты позволяешь себе проникнуть на территорию, находящуюся в частной собственности, без разрешения, и никого об этом не проинформировав. Ты настолько грубо нарушил правила, что может полететь к чертям вся наша работа. И к тому же ты пробрался в этот дом, разбив окно, а теперь у нас на руках два трупа. Теперь придется как-то оправдывать твои действия.
— Но я не…
— Помолчи, дай мне закончить. Из-за тебя куча неприятностей у Леваллуа, и, вполне возможно, он получит выговор. Версальская бригада выбивается из сил, работает, не зная отдыха ни днем ни ночью, и они вот-вот явятся сюда, чтобы разобраться, с какой радости мы здесь. Какая муха тебя укусила, с чего ты вдруг решил обогнать версальцев?
Белланже, нервничая, бегал взад-вперед перед домом.
— И уж совсем меня добило то, что сообщил Маньян.
Шарко рассвирепел — от одного только упоминания этого подонка ему хотелось блевать.
— Ну и что же он такого сообщил?
— Он просто уложил меня на обе лопатки, рассказав, как ты вел себя на месте преступления, когда убили Фредерика Юро. Как тебе было плевать на все и всех, как ты нарушал правила. Он сказал, что ты тогда нарочно все там истоптал и везде оставил свои отпечатки — только из-за того, что вы друг друга терпеть не можете.
— Маньян просто идиот! И непременно воспользуется ситуацией и постарается меня утопить.
— Ему и стараться не надо. — Бригадир посмотрел Шарко в глаза. — Ты понимаешь, что я не могу сделать вид, что ничего не было?
Комиссар молча направился к дому, но почти уже с порога бросил, не оборачиваясь:
— Потом поговорим, а сейчас надо работать.
Тем не менее обернуться ему пришлось, потому что на плечо легла тяжелая рука.
— Похоже, ты ничего не понял, — заорал Белланже.
Шарко высвободился:
— Ошибаешься, я прекрасно все понял. Но прошу тебя, дай мне еще несколько дней. У меня нюх на это дело, и я знаю наперед все, что может случиться. Позволь мне присутствовать на вскрытии, позволь покопаться в новых направлениях, которые сейчас открываются. Дай мне несколько дней, чтобы я мог разобраться до конца. А потом, обещаю, сделаю все, что скажешь.
Бригадир покачал головой:
— Уже не могу. Знай обо всем этом только ты и я, может, мне бы и удалось спустить все на тормозах, но…
— Опять Маньян?
Николя Белланже кивнул:
— Он. Бертран уже в курсе насчет того, что было здесь, что было в Вивонне, он донесет начальству… он не оставил мне выбора.
В этот момент комиссар увидел Марка Леблона, правую руку Маньяна: тот вдалеке разговаривал с кем-то по телефону, глядя в их сторону. Шарко сжал кулаки:
— И тут его шпионы!
— Что поделаешь? Стало быть, я обязан принять меры — все, какие положено в таких случаях. Я обязан защитить бригаду, да и себя самого. Я не хочу, чтобы из-за тебя досталось всем, и прежде всего — Жаку.
Шарко печально посмотрел на парня, тот стоял неподалеку, сложив руки на груди и опустив глаза. Наверное, тоже опасается за свое будущее, за свою карьеру, которая вот-вот полетит в тартарары.
— Да, конечно. Он — хороший полицейский.
— Знаю… Но и для тебя ничего еще не потеряно. Наверняка, вынося решение, примут в расчет твои заслуги, вспомнят, сколько преступников было задержано благодаря тебе. Всем известно, сколько ты сделал для уголовки за эти годы…
Шарко с нервным смешком пожал плечами:
— Какие годы? Последние пять лет я провел, болтаясь между кабинетом и психушкой, где меня лечили от чертовой шизофрении. Каждую неделю по понедельникам и пятницам мне приходилось являться к психиатру, чтобы тот разобрался, какая гайка слетела в моей голове. А если сейчас я здесь, то только потому, что мне помог большой начальник, который теперь в отставке. Так что никакой поддержки мне ждать не приходится, я погорел окончательно и бесповоротно.
Белланже протянул руку. Шарко вздохнул, достал служебное удостоверение, служебное оружие и отдал все бригадиру. Сердце у него разрывалось. Он смотрел на собеседника, не пытаясь этого скрыть.
— Работа — все, что у меня было. Хорошо бы тебе понять, что сегодня ты похоронил человека заживо.
Сказав это, он ушел по дорожке в парк и ни разу не обернулся.
Сначала он подумал, что это сон.
Она была здесь, здесь — на кухне его квартиры.
Люси Энебель.