– Мне кажется, – проговорил Скотт, – что ты симпатизируешь дикарям.

– Я много лет стаптываю мокасины на здешних тропах, приятель. Много раз моя никчёмная жизнь висела на волоске. И не только краснокожие были тому виной. Нет, старина. Меня давили буйволы, грызли волки и топили реки. Но я люблю жизнь именно такой, какая она у меня здесь. Я постарел этом краю. У меня тут полно родни.

– Откуда? – удивился Скотт. – Какая родня?

– Индейцы. Я успел породниться с ними не один раз, – видя недоумение на лице собеседника, Джек Собака засмеялся. – У меня были жёны-индеанки Здешние скво [17] – особый товар. Они выносливы, ловки, отличные хозяйки, но будучи бродячим охотником, я не всегда брал жену с собой. Охота требует прыткости. Тут таскать с собой типи не для чего. Охота – это общество мужчин. А что мне нужно от скво, когда я приезжаю из похода, который тянулся два месяца? От неё требуется только быть женщиной, чтобы я насытился ею… Всё бы хорошо с индейской женой, но родичей многовато. Они, видишь ли, все рады прийти в гости к тебе, когда им заблагорассудится, поэтому иногда заваливаются толпами. И совсем плохо, когда кто-то приезжает погостить из другой деревни, тут уж могут поселиться на месяц или два… У меня было уже три жены. Одна из Змей, я отдал за неё десять лошадей, а это много. Но она погибла в горах, сорвалась вместе с лошадью на перевале. Вторая была Сю, прекрасная хозяйка, но я вернул её отцу, потому что слишком сварлива была, зато она шила отличные мокасины; лучшей обуви я никогда не носил. Пришлось её папаше подарки всякие привезти, когда я возвратился с нею. А третья была из Банноков. Её зарубили Юты… Лакотские женщины, на мой взгляд, – лучшие. На редкость милы. У моей, правда, с характером было плохо… Бывает… Я повидал немало людей, но никто не привлекает меня так, как дикари. Эти краснокожие дьяволы мне куда больше по душе, чем любой самый улыбчивый скупщик пушнины в торговой лавке. Здешние трапперы говорят, что ничто не ласкает слух так, как завывание ветра в горах и журчание ручья. Но ещё есть одна штука, которую я обожаю. Это язык Сю. Я тебе вот что скажу: ни одна скрипка в салуне во время самого весёлого праздника не сравнится с обычной речью Лакотов. Ты представить не можешь, приятель, что они вытворяют со словами!

– Ты хорошо говоришь на их языке, Джек?

– Как на родном гэльском. Мне кажется, что я и думаю на их манер. Лакота кин шунка Джек кагапи. Джека-Собаку сотворили индейцы. Человек становится тем, что его окружает, если он принимает это окружение. Не покинь я Шотландию, так бы и пас овец, как мои предки, сам был бы овцой…

Некоторое время они молчали. Скотт разглядывал рассевшихся повсюду Черноногих.

– Здесь много всякого люда… Вот наш барон, к примеру, – Джек кивнул в сторону барона Браунсберга, который расхаживал вдоль крепостной стены, то выходя за ворота, то возвращаясь обратно, – он здесь просто глаза пялит. Он не с нами. Может, он и не плохой малый, этот путешественник, но не наш. Говорят, он дорос до генерала во время войны в Европе. Но это не поможет ему стать горным охотником. Он смотрит иначе. Он дышит иначе… Если ты похож на него, то быстро укатишь отсюда, наглядевшись на нас вдоволь или испугавшись чего-нибудь. Но если ты пробудешь на этой земле хотя бы год, то останешься здесь и ничто не заставит тебя покинуть этот край. Горы и прерия не отпустят тебя. Ты привыкнешь смеяться под дождём и вьюгой, крышей ты станешь считать небо над головой, а стенами – сосновый бор, и обычный дом с удобствами, которые ценятся в больших городах, покажется тебе душной тюрьмой. Поверь мне, я знаю. Я уже пытался уехать отсюда в Штаты, но едва не подох там с тоски. Я знавал и других, которым здешняя жизнь показалась сперва слишком суровой и они поспешили в свои уютные клетушки, но быстро вернулись. Джимми Вэллас, к примеру сказать, в подвале своего каменного дома вечерами разводил костёр из лучинок и плакал. Он сам рассказывал. Затем махнул на всё рукой, никому ничего не объяснил, даже жене, и помчался сюда То было десять лет назад. В прошлом году гризли оторвал ему ногу и раздавил грудь. А Джимми умирал с улыбкой… Я не знаю, что такое настоящие стихи, но мне кажется, что сам воздух тут насыщен песнями…

ЖЕНЩИНА

С тех пор как Медведь завладел тетрадью белого человека, минул год. Иногда индеец извлекал её из сумки, где у него хранились ценные для него вещи, и перелистывал страницы, испещрённые мелкими значками. После той схватки его стали называть Мато Токе [18] – Странный Медведь. Никто не понял его поступка, когда он не стал убивать Светлоглазого сам и не позволил этого другим. Сперва воины подумали, что он решил взять чужеземца в плен и подвергнуть его пыткам, привезя в деревню, но потом увидели, что это не так. Белому просто даровалась жизнь. Он не проявил ловкости в бою, не показал никакого чуда, но Медведь пощадил его. Это было странно. Впрочем, он нередко удивлял род Куропатки…

Как-то к их кочующему лагерю присоединились две семьи из клана Красной Воды. Они покинули свою группу, не поделив что-то с главой общины, и почти месяц жили в стороне от всех. Но такое существование обычно не затягивалось надолго – уж слишком велик был риск попасть в руки вражеского военного отряда.

Среди новоприбывших Медведь сразу выделил молодую женщину по имени Шагающая Лисица [19] , жену Молодого Волка. У этого индейца было две жены. Старшую звали Птица-Которая-Охраняет-Гнездо, а Шагающая Лисица доводилась ей сестрой. Молодой Волк взял её в жёны, когда их отца затоптали на охоте быки. Мать их отдала свой дом на растерзание со племенникам, символически протянув людям ножи и топоры, после чего толпа изрезала шкуры палатки на куски, раз и навсегда уничтожив кров над её головой. После этого старуха несколько дней просидела возле могилы мужа, плача и тихонько разговаривая с его невидимой тенью, и там же скончалась в непреодолимой тоске. Согласно традициям племени, Шагающая Лисица, оставшись без кормильца, пришла в дом сестры и стала считаться второй женой Молодого Волка.