– Я чувствую, что беды ещё не кончились, – опустился на землю Безумный Медведь, и лицо его сразу сильно постарело. – Будет новая кровь…

– Кровь не бывает новой, – отрицательно покачал бизоньей головой человек-призрак, – всякая льющаяся кровь лишь продолжает бурные потоки древних кровопролитий. Одно и то же повторяется из века в век. Ты хорошо умеешь видеть будущее. Ты разглядел там синие мундиры солдат, стреляющих в своих соплеменников?

– Да.

– И это тебя заботит? Но разве не предупреждал ты их? Не думаешь ли ты, что солдаты причинят кому-то вред, если Великий Дух не захочет этого? Вакан-Танка дышит на нас силой, дарующей жизнь. Мы все доводимся ему детьми. Мы не более важны в его глазах, чем камень в горном ручье или муравейник посреди дремучего леса. Однако люди очень высоко ценят себя и считают, что сами способны управлять жизнью. Они решили, что их ружья могущественнее воли Великого Духа. Они слепы, и ты живёшь среди них, чтобы помочь им раскрыть глаза… Я не понимаю, зачем ты хотел поговорить со мной, ведь я не знаю ничего другого, что известно тебе.

– Я лишь хотел вернуть тебе твой нож, – Безумный Медведь извлёк из кожаного чехла широкое лезвие, и сталь звонко запела, задев острым концом камешек.

– Я унесу с собой это оружие. Но не думай, что твой путь закончится на этом, брат мой, – твёрдо произнёс Медвежий Бык и широко улыбнулся. Черты его чёрного лица вновь сгустились, когда он протянул руку к ножу, и Безумный Медведь увидел перед собой себя самого, словно вынырнувшего из далёкого прошлого. – Тебе предстоит ещё долгая дорога…

ПРИЁМНЫЙ СЫН

Резервация распласталась под палящим солнцем огромным замусоренным пятном. Тут и там лежали отвалившиеся от фургонов колёса, виднелись доски, предназначенные для строительства домов, белели клочья выброшенного полинявшего тряпья, бродили худые псы с клочковатой шерстью, понурые лошадки щипали жёлтую траву. Тут и там возле конусов индейских палаток с прохудившимися во многих местах стенами стояли грязные дощатые бараки.

Безумный Медведь шагал по краю пыльной дороги, пересекавшей резервацию прямой линией, и останавливался то и дело, чтобы поправить на голове купленную в лавке шляпу с широкими полями. Вокруг его бёдер было намотано старое синее одеяло, торс оставался обнажённым, и коричневая морщинистая кожа на плечах блестела под ослепительным жёлтым светом. Длинные волосы густо колыхались седыми струями при каждом шаге.

Пройдя мимо белой епископальной церкви, Безумный Медведь остановился перед игравшими в пыли мальчуганами. Ребятишки возились и смеялись точно так, как это происходило в далёком детстве Медведя. Их не смущало отсутствие больших табунов и обилие дощатых сараев, стоявших повсюду. О прошлой жизни они знали только понаслышке и принимали настоящее как должное. Они были беззаботны.

В траве лежала пара лёгких луков со стрелами без наконечников и пара лёгких дубинок, украшенных вороньими перьями. Большинство мальчиков было одето в грязные тряпичные штаны и рубашки, но пара-тройка ребят носили только набедренные повязки, сделанные, правда, тоже из ткани, а не из кожи.

– Дети, – заговорил Безумный Медведь, глядя поверх ребячьих голов куда-то вдаль. Игра прервалась. Ребята сгрудились перед стариком, щурясь на солнце. – Кто-нибудь из вас собирается ехать в школу белых людей?

– Родители не хотят этого! – загалдели почти все разом. – Но белые начальники заставляют нас уехать туда, иногда забирают силой. Зачем нам это? Нам не нужна их жизнь! Мы хотим жить, как жили наши предки!

– А вы умеете жить по-старому?

– Конечно! Мы хорошо стреляем из лука!

– Из лука? – улыбнулся Медведь. – А во что вы стреляете?

– Мы ставим мишень.

– И что это даёт вам? Разве пробитая стрелою мишень может послужить пищей?

– Но ведь нас не пускают на охоту. Дедушка, ты сам знаешь, что Бледнолицые не разрешают никому ходить на охоту. Да и бизонов вокруг не осталось.

– Я знаю, – кивнул Медведь. – Бизонов не осталось. Это означает, что вы не сможете жить, как жил я и мои предки. Поэтому вам не следует отказываться от школы Бледнолицых. То, что вы умеете пользоваться стрелами, это хорошо. Сохраните это умение, лук может пригодиться. Но лук не будет вашим первым помощником. Мы живём на ограниченном клочке земли. Оглянитесь, присмотритесь внимательно. Вокруг нас кипит совсем другая жизнь, не та, что была до вашего рождения. Какое-то время мы сможем жить отдельно от мира белых, но настанет день, когда нам придётся слиться с их миром.

– Зачем?

– Чтобы не погибнуть. В противном случае их мир просто раздавит нас. Раньше за нашей спиной лежали бескрайние равнины. Раньше мы могли отступать. Сегодня отходить некуда.

– Но если мы сольёмся с Бледнолицыми, мы перестанем быть самими собой, – шагнул вперёд мальчик в набедренной повязке, – мы потеряем своё лицо.

– Ты так думаешь? – Безумный Медведь опять улыбнулся и покачал головой. – А сейчас у тебя чьё лицо?

– У меня лицо Лакота! – гордо воскликнул подросток и тряхнул длинными волосами.

– Но повязка на твоих бёдрах сделана из тряпки белых людей, – возразил старик.

– Мне негде достать кожи. Ни мне, ни моим родителям не удаётся добыть оленя, – огорчённо объяснил мальчик.

– Значит, у тебя уже не совсем то лицо, которое было у меня в твои годы. Тебе приходится мириться со многими фактами. Так будь мужественным и честным до конца. Было время, когда Лакоты впервые столкнулись с ружьями белых людей. Очень быстро наши люди осознали преимущества этого оружия, и никто не упрямился, никто не утверждал, что лук и каменный топор лучше, так как они сделаны руками Лакотов. Нет! Мы стали брать от белых людей то, что нам надо. И всё же мы не выстояли. В этом признаваться не обидно, так как Васичей оказалось куда больше, чем всех наших племён в прериях и лесах. Мы сражались честно. Об этом вы, дети, слышали много раз от ваших отцов и дедов. Но тогда у нас была возможность жить на огромных пространствах степи. Сегодня такой возможности нет. Чтобы получить разрешение на вольное передвижение по стране, мы должны стать частью мира Бледнолицых, а не ютиться на этом ограниченном клочке земли.

– Если мы сделаемся частью мира белых людей, то потеряем наше лицо! – повторил подросток, стоявший ближе всех к старику.

– Если ты останешься голым, с длинными косами, с пером в голове, но забудешь родной язык, то ты не будешь индейцем. Ты не будешь индейцем и в том случае, если превратишься в попрошайку с пышным орлиным убором на голове. Перья, косы и яркая раскраска не делают мужчину воином, этого мало. Но когда ты знаешь древние ритуалы и родную речь, а при этом носишь одежду Бледнолицых, ты можешь смело сказать, что сохранил лицо своего племени. Пусть даже твои волосы коротко острижены.